Собрание сочинений в 3-х томах. Том 2

Там далеко-далеко, где навис очарованный лес,
Где купается розовый лотос в отраженной лазури
                                                                             небес,
Есть преданье о нежной Родопис, приходившей
                                                          тревожить волну,
Погружать истомленное тело в голубую, как день,
                                                                          глубину.

И орел, пресыщенный звездами, совершая заоблачный
                                                                               путь,
Загляделся на кудри Родопис, на ее лебединую грудь.
И сандалию с ножки чудесной отыскав меж прибрежных
                                                                           камней,
Близ Мемфиса, в сады фараона полетел он с добычей
                                                                             своей.

Под ветвями кокосовой пальмы раззолоченный
                                                               высился трон,
Где свой суд пред толпой раболепной самовластно
                                                            вершил фараон.
И орел над престолом владыки на минуту помедлил,
                                                                              паря,
И бесценную, легкую ношу уронил на колени царя…

И царицею стала Родопис, и любима была – потому,
Что такой обольстительной ножки не приснилось
                                                                 еще никому…
Это было на радостном Юге в очарованном мире чудес,
Где купается розовый лотос в синеве отраженных небес.

2

Каждый вечер, на закате
Солнца гневного пустыни
Оживает и витает
Призрак, видимый доныне.

Призрак Южной Пирамиды,
Дух тревожный, дух опасный,
Вьется с вихрями пустыни
В виде женщины прекрасной.

Это – царственной Родопис
Вьется призрак возмущенный,
Не смирившейся пред смертью,
Не простившей, не прощенной.

Скучно женщине прекрасной,
Полной чарами былого
Спать в холодном саркофаге
Из базальта голубого.

Ведь ее души могучей,
Жажды счастья и познанья
Не сломили б десять жизней,
Не пресытили б желанья.

И душа ее мятется
Над пустынею безгласной
В виде женщины забытой,
Возмущенной и прекрасной.

Энис-эль-Джеллис

В узорчатой башне ютился гарем
Владыки восточной страны,
Где пленницы жили не зная, зачем,
Томились и ждали весны.
Уж солнце склонялось к жемчужной волне,
Повеяло ветром и сном.
Неведомый рыцарь на белом коне
Подъехал и – стал под окном.
Он видел, как птицы, коснувшись окна,
Кружились и прядали вниз.
Он видел – в гареме всех краше одна,
Рабыня Энис-эль-Джеллис.
Уста молодые алели у ней,
Как розы полуденных стран.
Воздушней казался вечерних теней
Ее обольстительный стан.
На солнце пушистые косы вились,
Как два золотые ручья.
И рыцарь воскликнул: «Энис-эль-Джеллис,
Ты будешь моя – иль ничья».
И солнце в ночные чертоги свои
По красным сошло облакам.
Да славится имя бессмертных в любви, —
Оно передастся векам.
Разрушена башня. На темной скале
Безмолвный стоит кипарис.
Убитая, дремлет в холодной земле
Рабыня Энис-эль-Джеллис.

Шмель

O Belzebub! O roi de mouches qui bourdonnent[3]

из старого заклинания