Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4

- В каком евангелии? Во времена апостолов браку придавали так мало значения, что Тертулиан сравнивает его с простым сожительством.

- Оставьте!

- Право же! Брак вовсе не таинство. Таинство должно подтверждаться каким-нибудь знамением. Покажите мне знамение, подтверждающее брак.

Тщётно кюре утверждал, что брак символизирует соединение бога с церковью.

- Вы не понимаете христианства, а закон...

- На законе сказалось влияние христианства, иначе он допускал бы многобрачие, - сказал граф.

Кто-то вставил:

- А что в этом было бы дурного?

Это сказал Бувар, полускрытый за шторой.

- Можно иметь несколько жён, как, например, у патриархов, у мормонов, у мусульман, и тем не менее быть честным человеком!

- Нет, нет! - вскричал священник. - Честность заключается в том, чтобы исполнять свой долг. Наш долг - поклоняться богу. Следовательно, нехристианин не может быть честным.

- Все одинаковы, - возразил Бувар.

Граф, приняв эти слова за выпад против религии, стал восхвалять её. Она дала свободу рабам.

Бувар привёл несколько цитат в доказательство противного.

- Апостол Павел советует рабам подчиняться хозяевам как Христу. Святой Амвросий называет рабство даром божьим.

- Книга Левит, Исход и соборы санкционировали его. Боссюэ считает, что рабство - одно из прав человека. Монсеньор Бувье одобряет его.

Граф возразил, что как-никак христианство содействовало цивилизации.

- Оно содействовало и лености, потому что объявило бедность добродетелью.

- А как же быть с евангельской моралью?

- Сомнительная мораль! Работники последнего часа получают столько же, сколько работники первого. Дают тому, кто уже имеет, и отнимают у неимущего. Что же касается предписания принимать пощёчины, не отвечая на них, и давать себя обворовывать, то это только поощряет дерзких, подлых, вороватых.

Страсти разгорелись, когда Пекюше заявил, что, по его мнению, уж лучше буддизм.

Священник расхохотался:

- Буддизм! Ого!

Госпожа де Ноар всплеснула руками:

- Буддизм!

- Буддизм? То есть как буддизм? - повторял граф.

- А вы с ним знакомы? - спросил Пекюше аббата Жефруа, но тот замялся.

- Так знайте же, что буддизм глубже и раньше христианства постиг тщету всего земного. Обряды его величественны, последователи его многочисленнее, чем все христиане вместе взятые, а что касается воплощений, то у Вишну их не одно, а целых девять!

- Всё это враки путешественников, - возмутилась г-жа де Ноар.

- Поддержанные франкмасонами, - поддакнул кюре.

Тут все заговорили сразу:

- Ну что ж, продолжайте в том же духе!

- Прекрасно!

- А по-моему, так просто нелепо!

- Быть того не может.

Пекюше довели до того, что он от отчаяния заявил, что перейдёт в буддизм.

- Вы оскорбляете христианок, - сказал барон.

Госпожа де Ноар без сил опустилась в кресло. Графиня и Иоланда молчали. Граф таращил глаза. Гюрель дожидался распоряжений. Аббат, чтобы успокоиться, стал читать молитвенник.

Вид его подействовал на де Фавержа умиротворяюще, и он сказал, глядя на двух чудаков:

- Прежде чем хулить Евангелие, особенно когда собственная жизнь небезупречна, надо самим исправиться...

- Исправиться?

- Небезупречна?

- Довольно, господа! Вы должны меня понять!

Граф обратился к Фуро:

- Сорель всё знает, ступайте к нему.

Бувар и Пекюше удалились, не простившись.

Дойдя до конца аллеи, все трое дали волю своему негодованию.

- Со мной обращаются как с лакеем, - ворчал Фуро.

Друзья сочувствовали ему, и он, несмотря на воспоминание о геморроидальных шишках, почувствовал к ним нечто вроде расположения.

В поле производились дорожные работы. Человек, руководивший рабочими, подошёл к ним: то был Горжю. Разговорились. Он наблюдал за мощением дороги, прокладка которой была одобрена в 1848 году; своей должностью он был обязан де Маюро, инженеру по образованию.

- Тому самому, который женится на мадмуазель де Фаверж! Вы, вероятно, там и были?

- В последний раз, - резко ответил Пекюше.

Горжю прикинулся простачком.

- Поссорились? Да что вы? Неужто?

Если бы они видели выражение его лица, когда пошли дальше, то поняли бы, что он догадывается о причине.

Немного погодя они остановились перед изгородью, за которой виднелись собачьи конуры и домик, крытый красной черепицей.

На пороге стояла Викторина. Поднялся лай. Из домика вышла жена сторожа.

Догадываясь, зачем пришёл мэр, она кликнула Виктора.

Всё было заранее подготовлено, пожитки детей увязаны в два узла, заколотых булавками.

- Счастливого пути! - сказала она. - Какое счастье избавиться от этой дряни!

А разве они виноваты, что родились от каторжника? Вид у них был самый смирный, и они даже не спрашивали, куда их ведут.

Бувар и Пекюше наблюдали за ними.