Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Этот молодой рыжебородый человек с лицом нездорового, сероватого оттенка был божьей споспешествующей милостью Николай Вторый Александрович, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский, царь Херсонеса Таврического, царь Грузинский; государь Псковский и великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Балкарский и иных; государь и великий князь Новгорода низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северные страны повелитель; и государь Иверския, Карталинския, Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горских князей и иных наследный государь и обладатель; государь Туркестанский, наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая…

Что же касается того, что в этот чудесный весенний дань после стояния у воскресной литургии он колол дрова, то всем было известно: Николай Александрович, император, царь, великий князь и прочая и прочая, пилку и колку дров почитал наиприятнейшим занятием, укрепляющим физические и душевные силы, и был в этом занятии непревзойденным искусником. Прадед его, Петр Первый, любил вытачивать на токарном станке разные полезные вещи; этот просто колол дрова.

Он посвистывал, занятый работой, и не заметил, как к нему подошел высокий узкоплечий человек, одетый, несмотря на теплое утро, в шубу с бобром. Из-под бобровой шапки виднелись несуразно большие синие уши, возбуждавшие брезгливое чувство. Длинное и узкое лицо его было чисто выбрито. Глаза смотрели бесстрастно. Узкая и длинная щель рта, казалось, никогда не могла изобразить улыбки.

Он как бы окаменел; окаменели его челюсти, лоб, седеющие бакенбарды и словно бы навечно прилизанные пегие редкие волосы.

Ни солнце, ни терпкий ветер, волнами набегавший с залива, не вызывали на его испитых щеках даже подобия румянца.

Трудно было определить его возраст: ему могло быть и пятьдесят и девяносто девять. Казалось, однажды наступил час, дни его жизни остановились, он засох и остался высохшей мумией среди живых. Бакенбарды того же пегого цвета делали его похожим на старого лакея, который до конца жизни сохраняет на лице постно-панихидный вид.

Считался он в Российской империи личностью весьма известной и занимал пост обер-прокурора Святейшего синода. Но не должность сделала всемогущим Константина Петровича Победоносцева — так звали старика, неслышно приблизившегося к своему государю и бывшему ученику.

— Вы, ваше величество, действительно пример для своего нерадивого народа, — сказал Победоносцев. Голос его был молод, но как-то странно скрипуч. — С воскресным днем вас, ваше величество!

— Здравствуйте, Константин Петрович. Спасибо. И вас поздравляю. Да здоровы ли вы? Что-то у вас цвет лица сегодня… Виноват, я сейчас отряхнусь, а то еще запачкаю. — Николай, почистив рубаху, поздоровался со стариком.

— Славный денек, государь, — продолжал Победоносцев. — Славный и солнечный, как бы предсказывающий, что и путь ваш будет всегда согреваем солнцем народной любви. Утомились, а?

— Ничего, это отлично! Я ведь по части пилки и колки дров могу потягаться с любым кухонным мужиком. — Николай глуховато рассмеялся. — Присядем! — Он сел на бревна и жестом пригласил Победоносцева занять место рядом. — Курите, Константин Петрович. — Он предложил папиросы. — Впрочем, простите, вы ведь не курите и не пьете, — улыбаясь, проговорил царь и закурил. — Может быть, погуляем?

— Если вам угодно, ваше величество, — без особенной охоты ответил Победоносцев: прогулка в шубе не улыбалась ему.

Николай взял старика под локоть и через луг, лежащий перед фасадными окнами Нижней дачи, направился в парк.

— Государь, — раздался размеренно-тихий голос, — я хотел бы сказать вам нечто важное. — Победоносцев поднял указательный перст — жидкий, с синевой под ногтем.

— Пожалуйста, Константин Петрович, вы же знаете, я всегда…

— Да, да, я знаю, как велики ваши милости ко мне. И часто думаю: за что же?

— Вы знаете за что, — с некоторой досадой ответил Николай. — И все знают, чем вам обязана наша семья. И… Вся Россия.

Победоносцев криво усмехнулся.

— Россия! В России меня ненавидят, ваше величество, ненавидят и с вожделением ждут моего часа. Да они готовы меня живым закопать в могилу! Ну, это не суть важно. Государь, в последнее время вы отстраняетесь от разговора с вашим преданным наставником. Между тем почитаю своим священным долгом говорить правду и вам, как я говорил ее вашему великому деду и вашему незабвенному родителю.

— Да, да, — не слишком приветливо отозвался Николай. — Мы, конечно, поговорим. Осторожнее, здесь канавка! — Он помог Победоносцеву перебраться через канавку.

Миновав опасное место, Победоносцев заговорил тем же размеренно-нудным тоном: