Теодора повернулась к госпоже Антонине:
— Милая Антонина, ты ничего не слышишь?
— Нет, Ваше Великолепие.
— А ты, госпожа Хрисомалло?
— Ничего не слышу, Ваше Величество.
— Наверно, у меня звенит в ушах. Продолжайте, Хиппобат.
Хиппобат побоялся сказать, что он тоже что-то слышал, и поспешил поскорее закончить просьбу:
— Если патриций не по своей вине остается без денег, ему неудобно признаться в этом своим кредиторам. Они могут ему не поверить, а когда поймут, что он — нищий, то будет объявлен банкротом. Вам это все прекрасно известно, Ваше Очарование…
Теодора снова начала:
— О почтенный Хиппобат…
И снова стал петь невидимый хор. На этот раз он звучал гораздо громче.
— Госпожа Хрисомалло, вы что-нибудь слышите?
— Нет, Ваше Великолепие.
— А вы, госпожа Антонина?
— Нет, ни шороха, Ваше Величество.
— Могу поклясться, что мне что-то послышалось. Продолжайте, Хиппобат!
Ему пришлось сделать вид, что он тоже ничего не слышал. Каждый раз, когда он начинал свою просьбу, хор его прерывал, и каждый раз стихи становились все более оскорбительными. В конце концов он сдался и убрался восвояси.
Дело закончилось тем, что его кредиторы, посылавшие его к императрице, стали еще настойчивее, и ему пришлось обратиться с просьбой к старому другу Демарху Синему, который поставил у его дома охрану. Потом последовала сильная драка, во время которой были убиты два кредитора-Зеленые и ранено несколько Синих. Новости о беспорядках достигли дворца и Иоанн Каппадохиец, понимая, что Хиппобат был в немилости у Теодоры, но не зная, что некоторые Синие были посланы Демархом, решил, что Юстиниан будет доволен, если он вмешается в эту склоку во имя охраны общественного порядка. Он послал большой отряд гвардейцев и они арестовали Синих и Зеленых. Быстро состоялось судилище, и четверо обвиняемых были приговорены к смерти — и им должны были отрубить голову, потому что у них нашли оружие. Три человека были присуждены к виселице, потому что их обвинили в покушении на убийство, и все отправились исполнять приговор.
Так случилось, что веревка на виселице была гнилой, и она дважды порвалась под весом Синего и одного Зеленого.
Несчастные упали на землю, и их оставили там лежать, посчитав мертвыми. Вечером к мертвецам пришел монах, понял, что двое из них живы, и отвез в больницу Святого Лаврентия, где они окончательно пришли в себя. Эта больница дала им пристанище. Но Иоанн Каппадохия снова их арестовал и нарушил право неприкосновенности, а потом поместил в тюрьму, которая вместе с полицейскими казармами составляла целое крыло Медного Дома со стороны, соседствующей с ипподромом.
Демарх Синий нашел выход из положения! Он отправился к Зеленым под флагом примирения и во время разговора с Демархом Зеленых предложил совместно выступить против полиции, которая посмела вмешаться в ссору между двумя цветами. Демарх Зеленый был только рад временному перемирию. На тринадцатое января были назначены новогодние гонки колесниц. Оба Демарха решили, что после приветствия Юстиниану, когда он появится на ипподроме, Синие и Зеленые станут просить о том, чтобы освободили заключенных, чьи жизни были спасены Божьей милостью. Кроме того, они станут просить, чтобы убрали Иоанна Каппадохию. Синие ненавидели его за предательство и завидовали его богатству. Зеленые его терпеть не могли опять же за предательство и за притеснения их. Так все и случилось, и мне кажется, что Теодора приложила руку к этому заговору. Юстиниану это вмешательство очень не понравилось, и он не подписал прошение о помиловании. Мольбы о помиловании продолжались весь день — после каждого из двадцати четырех заездов.
Тогда оба Демарха решили предпринять более решительные действия: они выбрали слово «Победа!» в качестве пароля для двух фракций. После окончания заездов они окружили государственную тюрьму и потребовали выдать двух узников, которых полиция лишила права неприкосновенности. Не получив ответа, они подожгли крыльцо факелами. Огонь сильно разгорелся, разрушил целое крыло и вместе с ним полицейские казармы. Большинство заключенных удалось спасти, но погибло множество надсмотрщиков и полицейских. Гвардейцы из чувства солидарности с восставшими не стали вмешиваться, их казармы уцелели, а пламя удалось погасить.