Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона, Стихотворения

Речь Его Величества продолжалась минут десять, и мне казалось, что король, которого собирались казнить, мог бы сказать, что-то более значительное, потому что он с кем-то продолжал спорить и выражался весьма невнятно. Он не стал обвинять своих убийц или просить у Бога прощения для них. Нет, он прочитал нам лекцию, заявив, что суверен и его подданный - это разные вещи и что народ не участвует в управлении страной, а ведь он желал для нее свободы, как и все остальные люди. Король называл себя "народным мучеником".

Дважды он видел, как человек подходил к топору, и каждый раз он прерывал речь, говоря:

- Осторожнее с топором, прошу вас, будьте осторожнее с топором, потому что вы можете причинить мне боль!

Все подумали, что король боится, что топор упадет и от края колоды отлетит кусок, и тогда удар станет еще более неточным и болезненным. Но мне казалось, что он испытывает к топору почтение, потому что тот представлял большую силу, чем его собственная. Самым интересным в его речи было признание, как он недостойно вел себя во время суда над графом Стреффордом, но ему стоило сказать об этом более прямо - король не назвал имени графа, а только отметил, что он не стал бороться с несправедливым приговором, и теперь его самого осудили так же несправедливо.

Когда король закончил речь, старый епископ Джаксон, бывший когда-то лордом-казначеем, [Он первым начал взимать налоги за суда с городов, расположенных вдали от морского берега. (Примеч. автора.)] который тогда же перестал быть епископом и остался только священником короля, с крайне удивленным видом выступил вперед и напомнил Его Величеству, что тот не сказал ни слова о религии. Король очень вежливо поблагодарил его за напоминание, но сказал только одно: всем известно, что он умирает христианином-англиканином, как ему было завещано отцом. Закончил речь, взял у епископа белую атласную шапочку и заправил под нее волосы. Палач помогал ему. Потом он расстегнул темный плащ, отдал его епископу и снял орден Святого Георгия с шеи, стащил камзол и положил голову на колоду. Солдаты говорили, что это тот же самый топор, принесенный из Тауэра, каким отсекли голову графу Стреффорду. Толпа безмолвствовала.

Я не видела лица Его Величества, когда он положил голову на колоду, но через отверстие в черной ткани видела, как он подал сигнал, и топор точно поразил цель. Я увидела, как отлетела королевская голова.

Помощник палача поднял отсеченную голову и показал ее толпе. Все одновременно выдохнули, и воцарилась такая долгая тишина, что за это время можно было медленно прочитать молитву.

Тишину прервал мой муж, который высоким голосом прочитал следующие слова, переведенные им из пьесы Сенеки:

…Казнь может свершиться,

И Богу угодна жертва

В виде несправедливого и злого короля.

- Заткнись ты, горластый пердун! - воскликнул матрос и погрозил Мильтону огромным кулаком, а по лицу у него не переставая текли слезы. - Заткнись, и чтобы я не слышал от тебя ни слова. Иначе, клянусь Богом, я тебя вколочу в грязь! Хозяин, неужели у тебя нет совести, совсем нет совести? Давид волновался, когда он порвал одежду Саула, а нам неужели все равно? [См. Библия. (Кн. Царств. Бог отвергает Саула. Возвышение Давида и далее.)] Мы потеряли нашего короля. Ему отрубили голову, разве ты не видишь?

Моему мужу начали грозить метельщик и старый кучер, но он с презрением посмотрел на них и ответил:

- Вы бездельники и грубияны, если вам был так любезен ваш король, почему вы стояли и молчали, пока его казнили? Почему никто из вас не пошевелил пальцем, чтобы его спасти? Почему вы позволили ему умереть? И никак не протестовали… Вы что, испугались этих солдат?

Мильтон презрительно обратился к женщинам, которые продолжали плакать.

- О вы, дочери Израиля, плачете над Саулом, одевшим вас в багряные одежды и дававшего вам радость! Этот король Саул вымочил ваши одежды в крови ваших мужей и ваших братьев!

Затем проследовали два отряда кавалерии, чтобы разогнать толпу. Один отряд ехал от Вестминстера, а второй со Стренда, все заволновались. Нас вместе с толпой понесло по улицам, и если кто-то падал, то по нему неслись обезумевшие люди.

Нас с Мильтоном разлучили, но добрая молоденькая служанка находилась со мной рядом, нам удалось спрятаться у входа в церковь святого Мартина в полях. Мы остановились там, я покормила малышку Мэри, и ждали, пока на улицах немного уменьшится толчея.

У входа рядом с нами стояло еще человек десять. Один из них, крепкий парень с синими глазами и кривым носом, горько плакал. Парень походил на купца и все плакал и не мог успокоиться, засунув в рот палец, как двухлетний ребенок. Потом я его узнала и воскликнула:

- Господин Арчи Армстронг, перестаньте так горевать, прошу вас. У меня разрывается сердце, но мне становится смешно, когда я смотрю на вас.