Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно

Тогда Орфей завязал глаза Мелеагру, Аталанте и Гиласу и заложил им уши воском. Как только он смог свободно говорить, он напомнил Ясону, что глупость для посвященных на Самофракии считать себя беспомощной игрушкой ветров: надо немедленно пустить в ход чары и заклятия, которым научили их Кабиры во имя Великих.

Ясон не выразил ни согласия, ни несогласия, а замкнулся в угрюмом молчании, в то время как Орфей, который менее всех других аргонавтов способен был совершить ошибку в самофракийских обрядах, воззвал к Триединой Богине под именем Амфитриты. Он вылил в волны кувшин оливкового масла, и во имя Богини почтительно попросил Северный Ветер утихнуть. Некоторое время Северный Ветер, к которому также почтительно воззвали его сыновья, Калаид и Зет, не давал ответа, если не считать одного-единственного яростного порыва, который чуть не сорвал с корабля мачту, но затем постепенно прекратился. Когда воздух снова стал спокойным, хотя волны все еще угрюмо вздымались, Орфей привязал гадючью шкуру к заднему концу стрелы и, взяв у Фалера лук, выпустил стрелу прочь из виду на северо-восток, призывая юго-западный ветер последовать за ней. Пока они ждали, когда поднимется новый ветер, Палей, который был самым большим хитрецом на борту, сказал Ясону:

— Господин мой, давай снимем парус и окрасим его в черный цвет.

Ясон спросил:

— Зачем?

Пелей ответил:

— Иначе троянские часовые увидят, как он сияет в лунном свете, когда мы поплывем мимо. Черный парус обманет их взоры.

Аргус возразил, что парусом, вымазанным дегтем, будет неудобно управлять и что им придется где-то высадиться и развести огонь, чтобы нагреть корабельный горшок дегтя. Но Пелей сказал:

— У меня есть краска получше дегтя.

Среди деликатесов, которые он вывез с Лемноса, был кувшин дорогих чернил каракатицы, выжатых из чернильных мешочков сотен каракатиц. Эти чернила — приятное добавление к жаркому или ячменной каше, очень темны по цвету. Авгей, Идас и прочие обжоры возмутились, что столь изысканную жидкость нужно на такое тратить; но оказалось, что если смешать ее с водой, всего половины содержимого кувшина достаточно, чтобы окрасить парус в цвет морских водорослей.

Аргонавты спустили парус, окрасили его с обеих сторон и снова подняли. И как только укрепили полотнище, послышался голос мчащегося к ним издалека юго-западного ветра, несущего дождь, обрушившегося на морскую поверхность, и вскоре надулся парус, и «Арго» рванув вперед. Тогда они освободили уши непосвященным и развязали им глаза. Когда сгустилась тьма, они нечетко увидели в отдалении белые скалы мыса Геллас и почувствовали, как замедляется скорость корабля от того, что ему противостоит течение Геллеспонта. По предложению Пелея, они обмотали весла, в том числе и оба рулевых старыми тряпками.

— К счастью, — сказал Тифий, — течение слабее с фракийской стороны, чем с троянской. Здесь также меньше водоворотов, потому что береговая линия прямее; и все же даже с фракийской стороны скорость течения вполне может быть в два узла.

Ясон приказал экипажу хранить молчание, и они вступили в Геллеспонт. Небо было пасмурным. Луна виднелась только как светящееся пятнышко позади клубящегося облака. Линкей сослужил хорошую службу своим товарищам. Он встал на носу и, в зависимости от того, подходил ли корабль слишком близко к берегу (который для остальных был всего лишь стеной тьмы) или слишком далеко от него отходил, Линкей подавал знак Тифию, один или два раза дергая за веревку, которую держал в руке; другой конец веревки был привязан к колену Тифия. Гребцы хорошо выдерживали ритм, хотя им и не помогала песня, несколько часов работали в молчании, а ветер оставался попутным. Только в Дарданской горловине Тифий вывел корабль на середину пролива, так как течение считалось там более слабым, чем у берега. Весло у Линкея взял седобородый дородный лапиф, посвященный в Великие Мистерии, который сел на «Арго» на Самофракии; это был Полифем из Ларисы, который женился на сестре Геркулеса и пребывал в вечном изгнании из родного города за то, что случайно убил девочку охотничьим ножом. Геркулес относился к нему с уважением и нежностью.