Собрание сочинений в 50 томах. Том 3. Две Дианы

Габриэль не ответил на поклон. Он хранил свою мраморную неподвижность, его онемевшая рука стиснула шпагу.

Для короля Габриэль был сейчас не верноподданным, а тем, перед которым склоняются все. Для Габриэля Генрих был не королем, а убийцей его отца.

И тем не менее Габриэль пропустил его мимо, ничего не сделав и ничего не сказав.

Король прошел, не оглядываясь, и даже не удивился такому непочтению. Когда же двери захлопнулись, оцепенение тут же рассеялось, и каждый из них, словно очнувшись, провел рукой по глазам, как бы спрашивая себя: "Не во сне ли все это было?"

Медленно Габриэль шел из Лувра. Он не сожалел об упущенном случае. Скорее, он испытывал какую-то смятенную радость.

"Вот она, моя добыча, ее так и тянет ко мне, она кружит около моих силков, сама идет на мою рогатину".

И в эту ночь он спал так крепко, как ему уже давно не доводилось.

Король не был так спокоен. И когда он явился к поджидавшей его Диане, нетрудно себе представить, какова была их встреча.

Генрих был рассеян и взволнован. Он не решился заговорить о графе де Монтгомери, хотя не сомневался, что Габриэль шел от его дочери, когда повстречался с ним. Да он и не собирался подробно расспрашивать о нем. Мы помним, что шел он к Диане с намерением отвести душу, а беседа получилась какая-то тягучая и напряженная.

Он вернулся к себе мрачный и подавленный и всю ночь не спал. Ему чудилось, будто он очутился в некоем лабиринте, из которого нет выхода.

"Однако, — думал он, — сегодня я как бы подставил свою грудь под его шпагу. Ясно, что он не собирается меня убивать!"

Чтобы рассеяться и забыться, король решил покинуть Париж. Он побывал в Сен-Жермене, в Шамборе и у графини Дианы де Пуатье в замке Ане. В последних числах июня он находился в Фонтенбло.

Где ни случалось ему бывать, он везде развивал бурную деятельность, словно стремясь приглушить свои мысли шумом, движением, суетой. Предстоящие торжества в честь бракосочетания его дочери Елизаветы с Филиппом II давали множество предлогов для утоления этой лихорадочной жажды деятельности.

В Фонтенбло он пожелал устроить охоту с борзыми в честь испанского посла. Охоту назначили на 23 июня.

День обещал быть жарким и душным. Собиралась гроза. Генрих не захотел, однако, отменить данные им распоряжения. Пусть будет гроза, тем больше шума!

Он велел оседлать горячего иноходца и с каким-то неистовством предался охоте. И в какой-то миг, отдавшись бешеному бегу коня, он опередил всех, потерял из виду охотников и заблудился в лесу.

Тучи обложили небо, глухие раскаты грома доносились издалека, гроза приближалась. Генрих все сильнее пришпоривал вспененного скакуна и летел быстрее ветра мимо холмов и деревьев. Головокружительная скачка увлекла его, он кричал во весь голос на лесном просторе.

На это время он как бы забылся. Вдруг скакун взвился на дыбы… Молния пронизала тучу, и из грозовой тьмы на повороте тропинки возникла, словно призрак, белая скала, одна из тех, которых множество в лесу Фонтенбло. Обрушившийся раскат грома окончательно испугал коня, он рванулся вперед. От его резкого движения поводья лопнули, Генрих потерял власть над конем. И начался бег — страшный, дикий, безудержный…

Конь с развевающейся гривой, с дымящимися боками, напружинив все свои мускулы, стрелой рассекал воздух. Король припал к его шее, чтобы не свалиться. Волосы у него растрепались, одежда была растерзана, тщетно он пытался поймать уже бесполезные поводья. Тот, кто увидел бы эту скачку во время бури, поспешил бы перекреститься, приняв ее за адское видение.

Но не было никого!.. Ни единой живой души! Ни дровосека, ни нищего, ни браконьера, ни грабителя — никого, кто мог бы спасти короля. А проливной дождь и непрестанные раскаты грома горячили и без того обезумевшего коня.

Генрих, поглядывая по сторонам, пытался угадать, по какой тропинке идет эта бешеная скачка. И при очередной вспышке молнии он увидел — и затрепетал. Тропинка вела к вершине крутого утеса, высившегося над глубокой пропастью, над бездной!

Напрасно король старался остановить коня — ничто не помогало. Если же соскочить на ходу — значит, раскроить себе голову о ствол дерева или выступ скалы. К этому можно было прибегнуть только в крайнем случае. Так или иначе, но Генрих видел, что жизнь его висит на волоске.

Он даже не знал в точности, далеко ли еще до пропасти… Но зато прекрасно знал, что она неумолимо приближается, и он решил пойти на риск и соскользнуть на землю.

И вот тогда-то, взглянув вдаль, он заметил на краю пропасти какого-то человека, сидящего, как и он, на коне.

Издали разглядеть его он не мог, кстати, длинный плащ и широкополая шляпа скрывали лицо и фигуру незнакомца.

Но сомнений быть не могло — это был кто-то из свиты, также заблудившийся в лесу.

Генрих был спасен. Тропинка была настолько узка, что незнакомец мог без труда преградить своею лошадью путь королевскому иноходцу. Ему достаточно было движения руки, чтобы остановить бешеную скачку. Он обязан был сделать это, коли речь шла о спасении монарха.