Собрание сочинений в 50 томах. Том 4. Королева Марго

— Гугеноты желают восстановить наваррский престол, а так как по наследству престол принадлежит мне, они и предложили мне его занять.

— Так! И де Муи вместо согласия получил отказ?

— Решительный… даже в письменной форме, — продолжал Генрих. — Но с тех пор…

— Вы раскаялись? — прервал его герцог Алансонский.

— Нет, но я заметил, что де Муи, не удовлетворенный моим ответом, направил свои взоры куда-то в другое место.

— Куда же? — тревожно спросил герцог.

— Не знаю. Быть может, на принца Конде.

— Да, это вероятно, — ответил Франсуа.

— Впрочем, — заметил Генрих, — я имею возможность безошибочно узнать, кого он наметил в вожди.

Франсуа побледнел как смерть.

— Но гугеноты, — продолжал Генрих, — не единодушны, и де Муи, как он ни безупречен и ни храбр, все же является представителем только одной их части. Другая же часть, и немалая, не утратила надежды возвести на трон Генриха Наваррского, который вначале поколебался, но потом мог раздумать.

— Вы так полагаете?

— Я каждый день вижу доказательства этому. Вы заметили, из кого состоял тот отряд, что присоединился к нам на охоте?

— Да, из обращенных дворян-гугенотов.

— Вы узнали их начальника, который подал мне знак?

— Да, это виконт де Тюренн.

— Вы поняли, чего они хотели от меня?

— Да, они предлагали вам бежать.

— Как видите, — сказал Генрих встревоженному герцогу, — есть вторая партия, которая хочет другого, а не того, что де Муи.

— Вторая партия?

— Да, и, повторяю, очень сильная. Таким образом, чтоб обеспечить себе успех, надо объединить эти две партии — де Тюренна и де Муи. Заговор ширится, войска размещены и ждут только сигнала. Это крайне напряженное положение требует быстрой развязки, и у меня созрели два решения, между которыми я до сих пор колеблюсь. Я и пришел отдать их на суд вам, как своему другу.

— Скажите лучше — как своему брату.

— Да, как брату, — подтвердил Генрих.

— Говорите, я слушаю.

— Прежде всего, я должен объяснить вам мое душевное состояние. Никаких стремлений, никакого честолюбия у меня нет, да нет для этого и необходимых способностей, — я простой деревенский дворянин, бедный, чувствительный и робкий; деятельность заговорщика представляется мне связанной с такими неприятностями, которые не вознаграждаются даже твердой надеждой на получение короны.

— Нет, брат мой, — отвечал Франсуа, — вы заблуждаетесь относительно себя: печально положение наследника царственного дома, когда все его благосостояние ограничено межевым камнем на отцовском поле, а весь двор — одним слугой; и я не очень верю тому, что вы мне говорите.

— Но тем не менее все, что я говорю вам, — правда, и настолько, что, будь у меня настоящий друг, я готов отказаться в его пользу от власти, которую мне предлагают заинтересованные во мне люди; но, — прибавил он со вздохом, — такого друга у меня нет.

— Так ли? Вы, несомненно, ошибаетесь.

— Святая пятница! Нет! — сказал Генрих. — Кроме вас, мой брат, нет никого, кто любил бы меня. Поэтому мне не хотелось бы, чтобы ужасные междоусобицы обратились в мертворожденную попытку выдвинуть на свет Божий кого-нибудь… недостойного… и я предпочитаю осведомить моего брата короля о том, что происходит. Я никого не назову, не скажу, где и когда, а только предотвращу огромное несчастье.

— Великий Боже! — воскликнул герцог Алансонский, не в силах подавить ужаса. — Что вы говорите!.. И кто? Вы, единственная надежда протестантской партии со времени смерти адмирала! Вы, гугенот, правда обращенный, но, как думают, плохо обращенный, — вы занесете нож над вашими собратьями! Генрих, Генрих! Неужели вы не понимаете, что, поступив так, вы устроите вторую Варфоломеевскую ночь всем гугенотам королевства? Точно вы не знаете, что Екатерина спит и видит, как бы дорезать всех, кто уцелел!

Лицо герцога пошло пятнами, он весь затрепетал и стиснул руку Генриха, умоляя отказаться от этого решения, которое губило его самого.

— Вот что! Неужели, вы думаете, это повлечет за собой столько несчастий? — с наигранным добродушием заметил Генрих. — Мне кажется, что, заручившись словом короля, я смогу обещать заговорщикам сохранить жизнь.

— Слово короля Карла Девятого? Генрих, разве он не давал слова адмиралу? Разве он не дал его и Телиньи? Да, наконец, вам лично? Говорю вам, Генрих: поступив так, вы всех погубите; не только гугенотов, но и всех тех, кто был с ними в косвенных или прямых сношениях.

Генрих с минуту как будто размышлял.

— Если бы я был королевским принцем, имеющим значение при дворе, — сказал он, — я бы поступил иначе. Например, будь я на вашем месте, Франсуа, то есть принцем французского царствующего дома, возможным наследником престола…

Франсуа иронически покачал головой.

— Как бы поступили вы на моем месте? — спросил он.

— На вашем месте я бы стал во главе движения, чтобы направлять его, — ответил Генрих. — Тогда мое имя, мой политический вес были бы порукой перед моею совестью за жизнь мятежников, и я бы извлек пользу прежде всего для себя, а может быть, и для короля из предприятия, которое в противном случае может нанести величайший вред Франции.