Собрание сочинений в 50 томах. Том 4. Королева Марго

Рене написал на узкой полоске красной бумаги какие-то кабалистические знаки, вдел бумажку в стальную иглу и проткнул иглой статуэтку в том месте, где должно быть сердце.

Странная вещь! На краях ранки появилась капелька крови. Тогда Рене поджег бумажку. Накалившаяся игла растопила воск вокруг себя и высушила кровавую капельку.

— Так ваша любовь своей силой пронзит и зажжет сердце женщины, которую вы любите.

Коконнас, как полагалось вольнодумцу, исподтишка посмеивался, но влюбленный Ла Моль, суеверный по природе, чувствовал, как холодные капли пота выступают у корней его волос.

— А теперь, — сказал Рене, — приложитесь губами к губам статуэтки и скажите: "Маргарита, люблю тебя, приди!"

Ла Моль исполнил его требование.

В то же мгновение послышалось, как кто-то отворил дверь во второй половине и вошел легкими шагами. Любопытный и ни во что не верующий Коконнас не стал приподнимать гобелен, опасаясь, что Рене опять сделает ему замечание, как тогда, когда пьемонтец собирался отворить дверь в келью: он вынул кинжал, проткнул плотный гобелен, разделявший комнату, приложил глаз к дырке и вскрикнул от изумления, а в ответ на его крик вскрикнули две женщины.

— Что там такое? — спросил Ла Моль и едва не выронил из рук фигурку, но Рене успел ее подхватить.

— А то, — ответил Коконнас, — что там герцогиня Неверская и королева Маргарита.

— Ну что, маловер? — со строгой улыбкой заметил ему Рене. — Вы и теперь будете сомневаться в силе взаимочувствия?

Ла Моль так и застыл на месте, увидав свою королеву. На одно мгновение закружилась голова и у Коконнаса, когда он узнал герцогиню Неверскую. Л а Моль вообразил, что Маргарита — только призрак, вызванный чарами мэтра Рене, Коконнас же, видевший приоткрытую дверь, в которую вошли очаровательные призраки, сразу объяснил чудо причинами, самыми естественными, присущими нашему земному миру.

Пока Ла Моль крестился и тяжело дышал, точно ворочал каменные глыбы, Коконнас уже успел призвать на помощь философию и отогнать злого духа кропилом неверия; поэтому, как только он заметил сквозь дырку в гобелене, что герцогиня Неверская совершенно растерялась, а Маргарита улыбается, он сразу определил данный момент как решающий; сообразив, что от лица друга можно говорить то, чего нельзя сказать от самого себя, Коконнас подошел не к герцогине Неверской, а прямо к Маргарите и, став на одно колено, наподобие царя Артаксеркса в ярмарочных шествиях, воскликнул голосом довольно громким, но сиплым из-за раны в легком:

— Ваше величество, только сию минуту мэтр Рене, по просьбе моего друга графа де Л а Моля, вызвал вашу тень; и вот, к моему великому изумлению, тень ваша явилась, но не одна, а в сопровождении телесной оболочки, для меня столь драгоценной, что я хочу ее представить моему другу. Тень ее величества королевы Наваррской, соблаговолите приказать телесной оболочке вашей спутницы перейти по другую сторону этого гобелена!

Маргарита рассмеялась и жестом пригласила Анриетту пройти в другую половину.

— Ла Моль, друг мой, — обратился к нему Коконнас, — поговори с герцогиней, будь красноречив, как Демосфен, как Цицерон, как канцлер Л’Опиталь, и прими во внимание — дело это пахнет смертью для меня, если ты не убедишь телесную оболочку герцогини Неверской в том, что я самый преданный, самый покорный, самый верный ее слуга.

— Но… — робко начал Ла Моль.

— Делай, что тебе говорят! А вы, мэтр Рене, позаботьтесь, чтобы нам никто не помешал, — распорядился Коконнас.

Рене сошел вниз.

— Дьявольщина! Вы остроумный человек, господин Коконнас, — заметила Маргарита. — Я вас слушаю. Посмотрим, что вы мне скажете.