— Мистер Висконти рассказал Марио все самое существенное, когда приехал в Милан, а остальное легко вообразить. Особенно ясно могу представить себе бедного мистера Висконти в лиловых носках. «Дитя мое, — сказал он, — здесь не место для исповеди». — «Не все ли равно. Какое это имеет значение? Мы вот-вот умрем, а на мне смертный грех. Я прошу вас, монсеньор, ну пожалуйста». (Она к этому времени уже разглядела лиловые носки.) Мистера Висконти больше всего беспокоило то, что она привлекала к нему всеобщее внимание. «Дитя мое, — сказал он ей, — в таких чрезвычайных обстоятельствах достаточно будет простого раскаяния». Но нет, ее невозможно было провести таким дешевым образом, так сказать «распродажей по сниженным ценам по случаю закрытия магазина». Она подошла и опустилась на колени у его ног, воскликнув: «Ваше преосвященство!» Она, очевидно, привыкла, обращаясь к немецким офицерам, повышать их в звании: любому капитану приятно, когда его называют майором. «Я не епископ, — ответил мистер Висконти. — Я всего лишь скромный священнослужитель». Марио с пристрастием расспросил отца об этом эпизоде, и я тут ничего не сочинила. Если кто и присочинил какие-то детали, так это Марио. Ты ведь знаешь — он пишет пьесы в стихах. «Отец, — молила девушка, она с полуслова поняла, что он хочет сказать, — помогите мне». — «Но есть тайна исповеди», — увещевал он ее. Они теперь взывали друг к другу, и она облапила колено мистера Висконти, а он облапил ей макушку, как это делают священники. Не исключено, что именно такое рукоблудие побудило немецкого офицера прервать их разговор. «Прошу вас, монсеньор, если уж ей так хочется исповедаться, бог с ней. Вот вам ключ от моего номера, по коридору прямо мимо уборной».
Итак, мистер Висконти отправился с этой юной истеричкой в номер — он чуть не прихватил с собой рюмку. Выбора у него не было, хотя сам он уже лет тридцать не ходил на исповедь и ему никогда не приходилось играть роль священника. К счастью, в номере был включен кондиционер, и его гудение заглушало бормотание мистера Висконти, а девушка была так поглощена собственной ролью в этом спектакле, что не обращала внимания на его игру. Она, не теряя времени — мистер Висконти едва успел сесть на постель, отодвинув в сторону стальную каску и бутылку шнапса, — перешла к подробностям. Он хотел закончить все как можно быстрее, но он сознался Марио, что невольно заинтересовался рассказом и ему захотелось узнать еще кое-какие детали. Что ни говори, но он был неофитом, правда не в религиозном значении этого слова. «Сколько раз, дитя мое?» — эту фразу он хорошо запомнил со времен отрочества. «Как вы можете меня об этом спрашивать, отец? Я этим занималась беспрерывно, пока длилась оккупация. Но ведь они же были нашими союзниками, отец мой». — «Да, конечно, дитя мое».
Я ясно вижу, какое он получал удовольствие от возможности узнать что-то новенькое по этой части, несмотря на нависшую опасность. Мистер Висконти был большой распутник.
Он спросил: «И всегда было одно и то же, дитя мое?»
Она взглянула на него с изумлением: «Нет, конечно, отец. За кого вы меня принимаете?»
Он смотрел на коленопреклоненную девушку и — в этом я ничуть не сомневаюсь — с трудом удерживался, чтобы не ущипнуть ее. Щипать он был большой мастер.
«Что-нибудь противоестественное, дитя мое?» — спросил он.
«Что вы называете противоестественным?»
Мистер Висконти объяснил ей.
«Что же тут противоестественного, отец мой?»
Тут они затеяли спор на тему, что может считаться естественным и что противоестественным. Мистер Висконти от возбуждения начисто забыл о нависшей над ним опасности. Но тут постучали в дверь, и он, кое-как осенив себя подобием креста, пробормотал сквозь шум кондиционера какие-то слова, которые могли сойти за отпущение. Не успел он произнести их, как послышался голос немецкого офицера: «Поторопитесь, монсеньор, у меня для вас более важный клиент».
Это была генеральская жена, которая спустилась в бар, чтобы выпить в последний раз перед бегством на север сухого мартини. Узнав, что происходит, она залпом осушила бокал и приказала офицеру организовать ей исповедь. Так мистер Висконти попался вторично.