Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— Нашего посла там нет. Его выдворили больше года назад.

— Тогда поверенный в делах?

— Он делает все, что может. И когда может.

— К любопытной стране мы подплываем.

Он подошел к иллюминатору, точно надеясь увидеть эту страну за последними двумя сотнями морских миль, но там ничего нельзя было разглядеть, кроме света из каюты, желтыми маслянистыми разводами лежавшего на темной воде.

— Не совсем то, что считалось туристским раем?

— Да. Собственно, туристского рая на Гаити никогда и не было.

— Но, может, для человека с воображением некоторые возможности там есть?

— Все зависит от…

— От чего?

— От степени щепетильности человека.

— Щепетильности? — Он смотрел на клубившуюся за иллюминатором ночь и, казалось, старательно взвешивал мой ответ. — Да-а… но щепетильность стоит денежек… Как вы думаете, почему этот негр плакал?

— Понятия не имею.

— Неудачный получился вечер. Надеюсь, в следующий раз все будет лучше.

— В следующий раз?

— Да. Когда станем провожать этот год. Куда бы нас всех ни занесло к тому времени. — Он отошел от иллюминатора и сказал: — Ну, видимо, пора на боковую? А Смит — как по-вашему, что он замышляет?

— Почему он должен что-то замышлять?

— Может быть, вы и правы. Ладно, не будем. Ну, я пойду. Кончилось наше путешествие. Отступать некуда. — И добавил, взявшись за дверную ручку: — Я хотел, чтобы было немножко веселее, но что-то ничего не получилось. На боковую — всему делу венец. Вот так-то.

Глава вторая

Я возвращался в эту запуганную, замордованную страну, не возлагая особенных надежд на свое возвращение, и все-таки чуть ли не обрадовался, когда увидел с борта «Медеи» так хорошо знакомый мне лик Порт-о-Пренса. Громада Кенскоффа, накренившаяся над городом, как всегда, наполовину скрывалась в густой тени; позднее солнце стеклянными бликами отсвечивало от фасадов новых зданий, выстроенных к международной выставке в так называемом современном стиле. «Медея» подходила к Порт-о-Пренсу на глазах у каменного Колумба — места наших вечерних свиданий с Мартой, которые длились до тех пор, пока комендантский час не разгонял нас по нашим тюрьмам, и мы замыкались: я — у себя в отеле, она — в посольстве, не имея даже возможности позвонить друг другу, потому что телефон не работал. Марта всегда сидела в машине своего мужа, в полной темноте и, услышав приближение моего «хамбера», включала навстречу ему фары. Где она назначает свидания теперь, когда комендантский час отменен, и кому? В том, что мне нашли замену, я не сомневался. В наши дни на верность ставки не делают.

Я был слишком погружен в свои нелегкие мысли, чтобы помнить о тех, кто ехал вместе со мной. Из британского посольства на мое имя ничего не поступило, значит, пока что все обстоит благополучно. В иммиграционном пункте и на таможне началась обычная сутолока. Причалил только один наш пароход, и все-таки там было не протолкнуться: носильщики, шоферы такси, сидевшие неделями без пассажиров, полицейские, нет-нет да и тонтон-макут в темных очках и мягкой шляпе и нищие — нищие, куда ни глянь. Они просачивались в каждую щель, как вода в период дождей. Один, безногий, сидел под таможенной стойкой, точно кролик в клетке, и, стараясь выразить что-то мимикой, гримасничал, не произнося ни слова.

Сквозь толпу ко мне протискивалась знакомая фигурка. Обычно он шнырял в аэропорту, и я никак не ожидал увидеть его здесь. Это был журналист по прозвищу Крошка Пьер — метис в стране, где представителей смешанных рас считают аристократами и где они дожидаются своей очереди на плаху. Про Крошку Пьера поговаривали, будто он связан с тонтонами, иначе как ему удалось избежать побоев или чего-нибудь похуже? Но тем не менее в его отделе светской хроники звучали иной раз довольно смелые сатирические нотки, — может быть, он рассчитывал на то, что в полиции не умеют читать между строк.

Крошка Пьер схватил меня за обе руки, как будто мы с ним были закадычные друзья, и заговорил по-английски:

— Мистер Браун, мистер Браун! Вы ли это?

— Здравствуйте, Крошка Пьер.

Крошка Пьер залился смехом, привстав на цыпочки в своих узконосых ботинках и глядя на меня снизу вверх, потому что он был совсем малюсенький. Все такой же хохотун, каким я его помнил. Поздороваться — ему и то смешно. Движения у Крошки Пьера были по-обезьяньи юркие, и казалось, что смех, точно на канате, носит его от стены к стене. Я всегда думал: придет день — а такого дня не миновать человеку со столь ненадежным и рискованным промыслом, — когда Крошка Пьер станет потешаться над своим палачом, как, говорят, поступают в подобных случаях китайцы.

— Рад вас видеть, мистер Браун. Ну, как там лампионы Бродвея? Мэрилин Монро ^{15}, вдоволь хорошего виски из-под полы?.. — Он несколько поотстал от жизни, ибо за последние тридцать лет не выезжал дальше Кингстона на Ямайке. — Дайте мне ваш паспорт, мистер Браун. А багажные квитанции?