Собрание сочинений в 8 томах. Том 2. Воспоминания о деле Веры Засулич

О. Я был свидетелем всего происшествия с самого начала. Я сидел утром около 10 часов у окна и пил чай, когда заметил временное как бы затишье на дворе, всегда показывающее, что происходит что-то необыкновенное. Я взглянул в окно и увидел, что на двор вошел градоначальник, в сопровождении Курнеева. В это время на дворе гуляли несколько подсудимых по политическим делам, в том числе и Боголюбов. Нужно сказать, что двор представляет четырехугольник, с кругом, разделенным радиусом, где заключенные гуляют по одному. Но Петропавловский, Кадьян и Боголюбов шли вместе и случилось так, что они шли мимо моего окна; градоначальник встретился им, при встрече они отдали ему поклон, но градоначальник не заметил этого и прошел мимо. Затем градоначальник обратился к Курнееву с каким-то вопросом. Из общих рассказов я узнал, что вопрос заключался в том: «Зачем подсудимые гуляют вместе? Разве могут лица, сидящие по одному и тому же делу, гулять вместе?». Ответа, вероятно, не последовало. Затем я видел, что Боголюбов, приподняв фуражку, сказал что-то градоначальнику. Оказалось, что он сказал: «Я по другому делу». Тогда я слышал, что градоначальник, очень рассерженный, обратившись к нему, громко крикнул: «Не с тобой говорят» — и спросил его фамилию у Курнеева. Тот отвечал: «Боголюбов». — «Осужденный?»— «Да». Тогда градоначальник крикнул: «В карцер!». Последовало общее недоумение, затем градоначальник продолжал путь с сопровождавшим его Курнеевым, а Боголюбов пошел по другую сторону круга, так что они неизбежно должны были встретиться. Когда опять Боголюбов поравнялся с градоначальником, тогда градоначальник закричал: «В карцер! В карцер! Шапку долой!» — и замахнулся на него рукой. Сшиб он шапку с Боголюбова или нет, я не знаю, но я видел размах, который должен был попасть в Боголюбова, и шапка свалилась. Тогда начался шум, да иначе и быть не могло. Я помню, что через несколько времени, когда шум стал затихать, Курнеев вышел на двор и объяснил, что Боголюбова будут сечь, вероятно, желая успокоить арестованных. Может быть, я вношу известную долю волнения в этот рассказ.., но я был свидетелем этого происшествия и потому не могу говорить равнодушно.

Председатель. Вы не волнуйтесь, успокойтесь немного.

Голоушев. Я был слишком близким свидетелем этого происшествия и не могу забыть его, и мне трудно удержаться от волнения. (Продолжает). Затем поднялся общий крик негодования, который проявился тем, чем может проявиться у человека, запертого в клетке. Затем началась расправа. Я был посажен в карцер и не мог слышать, как происходила экзекуция; я слышал только стоны, крики, но как было — сказать не могу. Затем я прошу позволить мне объяснить еще одно обстоятельство, которое поможет выяснить дело присяжным заседателям. Вся эта история отозвалась на всех так сильно, что о ней было подано тогда же заявление в Особое Присутствие и был поставлен вопрос так, что если преступление не будет разобрано, то подсудимые отказываются от всякого участия в суде.

В. Доводимо было до вашего сведения о самом способе экзекуции?

О. Это не было доведено официальными лицами, но понятно, что рассказы об этом доходили до меня. Я слышал, что экзекуцию первоначально предполагалось произвести при всех подсудимых на дворе, но потом почему-то произвели ее в коридоре, откуда могли доноситься стоны и свист розог.

Свидетель Щиголев.

Председатель. Свидетель, вы знаете подсудимую Засулич?

О. Нет, не знаю.

В. Вы с ней не встречались?

О. Нет.

В. Рассказывали об обстоятельствах происшествия в доме предварительного заключения?

О. Нет, никогда.

Присяжный поверенный Александров. Что вы знаете о происшествии 13 июля в доме предварительного заключения?