Собрание сочинений в 8 томах. Том 3. Судебные речи

Приступая, наконец, к отделу нарушений, допущенных при судебном разбирательстве, я нахожу, что, ввиду содержания протокола судебного заседания, экспертиза профессора Нейдинга могла бы не подлежать вовсе рассмотрению, но так как никто не отвергает, что письменное изложение, представленное Нейдингом и приложенное судом к протоколу, соответствует тому, что он говорил, то эту экспертизу я готов подвергнуть разбору. Эксперт — судебный врач может быть призываем для определения: а) вида и свойства повреждений и б) значения и происхождения повреждения. Первый вопрос, сравнительно легкий, может быть разрешен лицом, имеющим лишь профессиональные познания, но второй требует глубоких научных знаний и многолетнего опыта. В вопрос о происхождении повреждений входит исследование, путем проверки и сопоставления, обстоятельств, указывающих на преступный, или случайный, или добровольный источник этого происхождения. Одна и та же рана — по виду — продолговатая, по свойству— резаная, по значению — безусловно смертельная — может произойти и от собственной неосторожности, и от самоубийства, и от чужой преступной руки. Экспертиза, которая ответит на вопросы о направлении, глубине и безусловной смертельности раны и оставит без объяснения вопрос об ее происхождении, будет бесплодна. Она не может происходить в пустом пространстве, констатируя лишь анатомические изменения в трупе и не освещая «здравым суждением, почерпнутым из опыта и наблюдения», как говорит 1753 статья Устава судебной медицины, фактов., с которыми находятся в причинной связи эти изменения. По условиям, в которых эксперт — судебный врач дает свое показание, по принимаемой присяге, по праву сторон на отводы и, наконец, по отсутствию какой-либо обязательности своих выводов для суда — эксперт есть свидетель;но внутри своего свидетельства, в рамках своего удостоверения, он есть научный судья, передающий суду непосредственные впечатления внешних чувств и выводы из фактов, им сопоставленных и научно проверенных. Поэтому нельзя требовать от эксперта, чтобы он безусловно не касался обстоятельств дела, имеющих соотношение с судебно-медицинскими вопросами. К таким обстоятельствам, подлежащим научной проверке на основании «здравых рас-суждений, почерпнутых из наблюдений и опыта», относятся и объяснения участников факта, предполагаемого преступным, о происхождении повреждений, подлежащих судебно-медицинскому исследованию. Иначе, если экспертиза должна была бы ограничиваться лишь автоматическими изменениями, зачем дозволять, как это делает судебная практика, с разрешения Правительствующего Сената, экспертам оставаться в зале заседания во все время судебного следствия? Против увлечений и односторонней экспертизы есть гарантия и в показаниях других экспертов, обыкновенно вызываемых в суд, и в обязанностях председателя, который должен регулировать показание эксперта и разъяснить присяжным его значение и необязательность. Из рассмотрения экспертизы профессора Нейдинга видно, что по разрешении трех вопросов, касающихся судебно-медицинских выводов из сведений о состоянии физического организма потерпевшей Черемновой и определения времени изменений в этом организме, эксперт Нейдинг переходит к четвертому вопросуо том, были ли эти изменения вызваны насилием.Заявляя, что под изнасилованием надлежит понимать не одно насилие, но и пользование беспомощностьюи вообще всякое действие этой категории, совершаемое против волипотерпевшей, эксперт Нейдинг доказывает, что следы сопротивления насилию встречаются поэтому редко и обыкновенно скоро исчезают, так что при осмотре, произведенном по настоящему делу через три ме« сяца,таких следов быть не могло ни на теле, ни в помещении, где произошло происшествие, ни на одежде участвующих, если не считать указания на разорванную фалду фрака обвиняемого. Приступая, затем, к разрешению вопроса о бытии в настоящем случае насилия, как оно понимается судебною медициной, эксперт Нейдинг прибегает к психологической диагностике,рекомендуемой, по его удостоверению, в трудных для распознания случаях преступления всеми авторитетами судебной медицины, начиная с Каспера. Он установляет данные события 28 декабря, относительно коих согласны показания Назарова и Черемно- вой.Переходя к оценке показаний каждого из них в том, в чем они расходятсямежду собою, Нейдинг находит показание Назарова неудовлетворительным, а, напротив, рассказ Черемновой правдоподобным и, по мнению его, искренним в своей непоследовательности. Останавливаясь на ее объяснении, что она «сама не знает, было ли над нею совершено насилие», Нейдинг объясняет это тем сначала возбужденным, а затем расслабленным состоянием, переходящим в обморок, в котором должна была находиться девушка, поставленная вположение Черемновой, страдавшая и прежде обмороками. Отметив, затем, то обстоятельство, что при выходе Черемновой из Эрмитажа ее нужно было поддерживать и что она, по отзыву всех знавших ее, не была девушкой свободного обращения и не производила впечатления таковой, Нейдинг относится с доверием к ее рассказу, и, установив, что по своей обстановке Эрмитаж являлся удобным для насилия местом, он разбирает су-дебно-медицинский вопрос о соотношении силучастников события 28 декабря и признает, что каждый случай подлежит рассмотрению «in concreto» (Предметно (лат.)) Наконец, признав, что над Черемновою было содеяно действие, предусмотренное 1525 статьей Уложения, Нейдинг указывает, какие вообще последствия для жизни, здравия и душевного состояния потерпевшей может иметь изнасилование, и находит, что оно в данном случае вызвало нравственное расстройство с меланхолическим оттенком, непосредственным следствием которого было самоубийство Черемновой чрез четыре месяца. Таким образом, профессор Нейдинг в сущности поставил на свое разрешение главный вопрос о том, овладел ли Назаров Черемновою против ее воли, но без насилия? К постановке такого вопроса он был управомочен как существом обвинения, выраженного в обвинительном акте и вопросах присяжных, так и жалобою, которую Черемнова подала прокурору, где она говорит, что вследствие обморочного состояния не может судить, путем ли прямого насилия или пользования ослаблением ее сил оскорбил ее Назаров. Очевидно, что для разрешения этого вопроса анатомические выводы не дают никакого материала, ибо анатомические изменения одинаковыпри насилии и при добром согласии. Поэтому я нахожу, что профессор Нейдинг не вышел из пределов своей задачи, разрешая вопрос о наличности ослабления, ввиду коего делается исключение из общего правила, которому соответствуют даже разные народные пословицы, что преступление, предусмотренное 1525 статьей, не может быть совершено взрослым над взрослою, находящеюся в нормальном состоянии. Этот упадок сил, это ослабление может произойти под влиянием психических моментов — испуга, гнева, отчаяния и т. п. Для определения такого состояния Нейдинг и оценивает место и время события, предрасположение Черемновой к обморокам, объективные последствия предполагаемого деяния и переходит к оценке общих свойств личности потерпевшей, поскольку ими обусловливается ослабление и упадок сил. Несомненно, что эти свойства не могут не иметь значения для разрешения вопроса об упадке сил. Где дело идет о девушке порядочной, воспитанной и целомудренной, там такой упадок сил от испуга, стыда, негодования и т. п. понятен, где дело идет об обычной посетительнице «отдельных кабинетов», где не может быть речи о непорочности, там такой упадок сил едва ли вероятен и предшествующая ему борьба только увеличивает цену последующей бесславной победы. Поэтому, производя свою «психологическую диагностику», профессор Нейдинг не нарушил обязанностей экспертизы. Он высказал свой вывод безусловно и категорически. Такая категоричность едва ли желательна в интересах нравственной ответственности эксперта пред самим собою. Житейским и судебным опытом рекомендуется большая условность выводов, но, с другой стороны, это дело убеждения и темперамента свидетеля, а обязанность председателя указать на необязательность мнения эксперта надлежащим образом парализует эту категоричность.