Собрание сочинений в 9 тт. Том 3

Он похоронил и ее. И купил еще одно надгробие, чтобы ее уважить. Потом начал выплачивать основной капитал. У Старнсов какие-то родичи имелись в Алабаме. И народ в Дивижене ждал, что те родичи объявятся и заберут себе усадьбу. Только родичи не торопились, видать, выжидали, пока Пинкертон выплатит залог вчистую. Он каждый год платил взнос в банк, возвращался в родные места и в усадьбе порядок наводил. Говорили, он прибирает не хуже женщины, все в доме моет и скребет. Две недели каждый апрель больше ничем и не занимается. Потом он уезжал, куда — никому не ведомо. И каждый апрель возвращался — вносить в банк деньги и прибирать в пустом доме, который и не был его никогда. Он уже пять лет так жил, когда я увидел его в Джефферсоне, у Макси, через год после того, как встретил в Портерфилде, в том же диагоналевом костюме и черной бабочке. Макси говорил, он в них же и с поезда слез, что шел на юг, и тот же картонный чемодан нес. Макси говорит, они два дня смотрели, как он слоняется по площади: похоже, он никого тут не знает, и дел у него тут нет, и торопиться некуда; вот он и слоняется — осматривается, что тут да как.

Это те парни, лоботрясы те, что дни напролет развлекаются расшибалочкой в клубном дворе, ждут не дождутся конца дня, когда девчонки — бедрами на ходу вихляют, духами от них так и разит, с хиханьками да хаханьками повалят к киоску с газированной водой и на почту, — дали ему такую кличку. Они говорили, он сыщик, потому, видать, что на сыщика он меньше всего походил. Только они прозвали его Пинкертоном, и он так Пинкертоном и пробыл все те двенадцать лет, что простоял за креслом у Макси в Джефферсоне. Пинкертон рассказал Макси, что он родом из Алабамы.

— Из каких мест? — говорит Макси. — Алабама штат большой. Из Бирмингема? — говорит Макси, потому что по Пинкертону видать, что он не из Бирмингема, откуда угодно в Алабаме, только не из Бирмингема.

— Да, — говорит Пинкертон. — Из Бирмингема.

И так больше ничего из него не удалось вытянуть, пока я ненароком не увидел его у Макси в парикмахерской и не припомнил, что уже встречал его в Портерфилде.

— В Портерфилде? — говорит Макси. — У свояка моего парикмахерская там. Значит, ты работал в прошлом году в Портерфилде?

— Да, — говорит Пинкертон. — Работал.

Макси мне и рассказал про блажь его с отпуском. Как Пинкертон ни за что не хотел брать отпуск летом, говорил: пусть ему дадут взамен две недели весной. Почему — не объяснил. Макси говорит: апрель время горячее, не до отпусков, тогда Пинкертон и предложи — поработаю у вас до апреля, а потом уйду. «Значит, хочешь от нас уйти?» Макси говорит, разговор тот вышел летом, уже после того, как миссис Берчетт в первый раз привела Сьюзен Рид в парикмахерскую.

— Нет, — говорит Пинкертон, — мне у вас нравится. Просто нужно весной уехать на две недели.

— По делам? — говорит Макси.

— По делам, — говорит Пинкертон.

Макси в отпуск ездил к своему свояку в Портерфилд; небось брил там свояковых клиентов, скажем, как моряк в отпуск на гребной лодке по пруду катается. Свояк ему и рассказал, что Пинкертон работал у него, до апреля не брал отпуска, а в апреле уехал и не вернулся.

— И от тебя он уйдет таким же манером, — говорит свояк. — Он в парикмахерских —,и в Боливаре, что в Теннесси, и во Флоренции, что в Алабаме, работал по году и так же уходил из них. И к тебе не вернется. Вот увидишь.

Макси говорит, вернулся он домой, приступился к Пинкертону и выведал у него, что тот проработал по году не то в шести, не то в восьми городах Алабамы, Теннесси и Миссисипи.

— Что же ты уходил отовсюду? — Макси говорит. — Парикмахер ты хороший, а уж детский парикмахер просто лучше не бывает. Чего же ты уходил?

— Да так, осматривался, — говорит Пинкертон.

Приходит апрель, и он берет свои две недели. Побрился, уложил свой картонный чемодан и сел в поезд, что шел на север.

— Небось погостить едешь? — говорит Макси.

— Проветриться поеду, — говорит Пинкертон.

И уехал, в том же диагоналевом костюме и в черной бабочке. А два дня спустя — Макси мне рассказывал — стало известно, что Пинкертон деньги, скопленные за год, забрал из банка. Поселился он у миссис Кауэн, все больше в церкви время проводил, а денег вовсе не тратил. Не курил даже. Так что и Макси, и Мэтт, да небось и все в Джефферсоне думали, что он целый год крепится, а в отпуск дает жизни в мемфисских бардаках. Митч Юинг, железнодорожный экспедитор, тоже жил у миссис Кауэн. Так он рассказывал, что Пинкертон купил билет только до узловой станции. «А оттуда — хочешь в Мемфис, хочешь — в Бирмингем, а хочешь — в Новый Орлеан», — говорит Митч.

— Так или иначе, только от нас он уехал, — говорит Макси. — И помяните мое слово: больше мы его здесь не увидим.

С тем и разошлись. И вот кончились те две недели, а на пятнадцатый день Пинкертон в обычный час входит в парикмахерскую, будто и не уезжал вовсе, снимает пиджак и давай бритвы править. А где был, никому не рассказал. Проветриться ездил — и все тут.