Собрание сочинений в 9 тт. Том 8

— Спасибо. — Потом обратился ко мне: — Кажется, тебя на улице ждет Алек Сэндер?

— Глупости! — сказала мама. — То, что он узнает от тебя про шестнадцатилетних девочек, наверно, во сто раз невиннее, чем то, что он в один прекрасный день узнает от самих шестнадцатилетних девочек. Значит, позвонить ее матери и попросить, чтобы она разрешила ей прийти к нам завтра обедать, или ты сам позвонишь?

— Спасибо! — сказал дядя Гэвин. — Хочешь, чтобы я тебе рассказал про все про это?

— А ты хочешь? — сказала мама.

— Да, может быть, так будет лучше, — сказал дядя Гэвин.

— А нужно ли это? — сказала мама. На этот раз дядя Гэвин промолчал. Потом мама сказала: — Ну, что ж. Мы тебя слушаем. — И опять дядя Гэвин промолчал. Но тут он снова стал прежним дядей Гэвином. Понимаете, до этой минуты он разговаривал так, как иногда разговаривал я сам. Но сейчас он стоял, смотрел на мамин затылок, опустив лохматую седую голову, вечно нестриженную, и прокуренный черенок тростниковой трубки торчал у него из нагрудного кармана, а глаза, лицо такие, что никогда наверняка не угадаешь, что он сейчас скажет, а когда скажет, то всегда понимаешь, что это верно, только сказано немножко чудно, как никто другой не скажет.

— Н-да, — сказал он. — Если уж такой человек, как ты, при твоей полной неспособности верить сплетням и грязным пересудам, тоже что-то придумывает и сочиняет, так могу себе представить, что измышляет весь Джефферсон, все специалисты по этой части. Клянусь Цицероном, я просто молодею: вот пойду в город и куплю себе красный галстук. — Он посмотрел на мамин затылок. — Спасибо тебе, Мэгги, — сказал он. — Тут все наши усилия нужны, вся наша добрая воля. Спасти Джефферсон от Сноупсов — это потребность, необходимость, долг. Но спасти Сноупса от Сноупсов это честь, привилегия, заслуга.

— Особенно если это шестнадцатилетний Сноупс женского пола, — сказала мама.

— Да, — сказал дядя Гэвин. — А ты возражаешь?

— Разве я возражала? — сказала мама.

— Да, ты пыталась возражать! — Он быстро подошел, положил ей руку на голову, продолжая говорить. — И благослови тебя бог за это. Ты всегда пыталась возражать против этой проклятой женской черты — против инстинкта супружеской, чопорной респектабельности, которая служит опорой всей культуры, еще не упадочной, ведь культура не приходит в упадок, только пока она еще рождает таких неисправимых, непоколебимых, как ты, — тех, кто имеет смелость нападать, и противостоять, и возражать, — и на секунду нам показалось, что сейчас он наклонится и поцелует ее: по-моему, мы все трое так подумали. Но он не поцеловал ее, вернее мама успела сказать:

— Перестань! Оставь меня в покое. Решай наконец: хочешь, чтобы я позвонила ей, или ты сам?

— Я сам, — сказал он. Он посмотрел на меня. — Два красных галстука: второй для тебя. Жаль, что тебе не шестнадцать лет. Ей нужен кавалер, вот что.

— Ну, если бы в шестнадцать лет непременно надо было бы стать ее кавалером, так слава богу, что мне нет шестнадцати, — сказал я. — Кавалер у нее уже есть. Матт Ливитт. Он получил Золотые перчатки не то в Огайо, не то еще где-то, в прошлом году. И вид у него такой, что он и сейчас может пустить их в ход. Нет уж, большое спасибо! — сказал я.

— О чем ты? — сказала мама.

— Пустяки! — сказал дядя Гэвин.

— Наверно, ты никогда не видел, как он боксирует, — сказал я, — иначе ты не говорил бы про него «пустяки». Я-то его видел. С Причером Бердсонгом.

— Который же из твоих друзей-спортсменов Причер Бердсонг? — спросила мама.

— Он вовсе не спортсмен, — сказал я. — Он живет в деревне. А боксировать научился во Франции, на войне. Он и Матт Ливитт…

— Подожди, — сказал дядя Гэвин. — Он…

— Кто — «он»? — сказала мама. — Твой соперник?

— …из Огайо, — сказал дядя Гэвин. — Окончил эту новую школу механиков у Форда, и фирма послала его сюда — работать механиком при их гараже…

— У него своя машина, желтая, открытая, — сказал я.

— И Линда в ней катается? — сказала мама.

— …и так как Джефферсон город маленький, а он не слепой, — сказал дядя Гэвин, — то рано или поздно он увидал Линду Сноупс, должно быть, где-нибудь между домом и школой; и так как он мужчина и ему двадцать первый год, то он, естественно, не теряя времени, познакомился с ней; репутация обладателя Золотых перчаток, которую он либо действительно заслужил, либо придумал по дороге сюда, очевидно, отстранила всех возможных соперников…

— Кроме тебя, — сказала мама.

— Брось, — сказал дядя Гэвин.

— Да, кроме тебя, — сказала мама.

— Он всего лет на пять старше ее, — сказал дядя Гэвин. — А я больше чем вдвое старше.

— Кроме тебя, — сказала мама. — Все равно, до какого бы возраста ты не дожил, ты никогда не будешь вдвое старше, чем любая женщина, а сколько ей лет, это неважно!

— Ладно, ладно, — сказал дядя Гэвин. — Так о чем это я? Спасти Джефферсон от Сноупса — наш долг. Спасти Сноупса от Сноупса — великая честь.

— Ты говорил — привилегия, — сказала мама. — Заслуга.

— Ну, ладно, — сказал дядя Гэвин. — Пусть будет просто удовольствие. Ты довольна?