Собрание сочинений в десяти томах. Том 2

Маруся вошла в избу и села на скамье: глаза ее не высыхали от слез, грудь колебалась от беспокойства. Что тут делать? Как согласить столько противоположных чувств? Заметив печаль на лице хозяйки, собачка тихо подошла к ней и начала лизать ее руки.

XLIII

Между тем Фомка, несмотря на клятвы и решимость не глядеть на Марусю, с каждым днем все более и более поддавался своей страсти и наконец так свыкся с нею, что если б она простыла, почел бы себя несчастным. Он преследовал бедную Марусю своей любовью.

Мы одарены особенно способностью видеть дурные стороны в своих братьях, эта вековая истина подтверждалась в настоящем случае: скоро все село заговорило о волокитстве лесничего, а пан Адам каждый день ловил крестьян, без квитанций таскавших дрова в лесу. Фомка забыл о своей обязанности: несколько раз выслушивал от пана строжайшие выговоры, упреки и угрозы, но дело от того не выигрывало. Напрасно разгневанный владелец Стависок дал слово отставить Фомку от должности, если поймает еще раз кого-нибудь в лесу без квитанций, на другой же день пойманы были крестьяне соседнего селения, обдиравшие без всякого позволения кору для кожевенного завода. Пан Адам тотчас же исполнил обещание. Потеря места не слишком опечалила Фомку, он только затруднялся тем, как объяснить это печальное событие. Впрочем, до времени счел он нужным ничего не говорить родителям и, чтоб удобней волочиться за Марусей, поселился у сотника.

Любовь юноши теперь уже глубоко укрепилась и выросла до громадных размеров, а в первые минуты это была игра воображения, инстинктивное влечение к хорошенькому личику. Фомка хотел провести с девушкой несколько приятных минут и бросить ее, на деле вышло иначе: захотелось ему жениться во что бы то ни стало. Знал он, как не по сердцу придется родителям эта женитьба, видел их отчаяние, слышал упорный отказ, но воображение развертывало перед глазами прекрасную картину жизни в скромном уголке, наедине с любимым существом, вдали от шума людской суеты — и страсть пуще прежнего клокотала в груди.

Правда, находили иногда на него минуты прозаического благоразумия и стоицизма, и он смеялся над собой, над своей любовью к цыганке, над глупостью и нерасчетливостью, над увлечением, но эти минуты были коротки: воображение направляло мысли и расчеты в другую, совсем противоположную сторону. Фомка как-то от ставичан узнал, что Маруся находится под опекой Ратаев, и тотчас же отправился к ним.

Солодуха этого только и ждала. Завидев издали паныча, она толкнула старика за печь, чтобы гость не стеснялся его присутствием и был откровенен. Дед осерчал было, но баба шепнула, что дело идет о сироте, и зажала ему рот, старина спрятался и захрапел, насторожив уши. Старуха, как ни в чем не бывало, начала суетиться около печи и горшков, даже не заметила, как вошел Фомка.

— Здравствуй, матушка, — сказал шляхтич, немного смутясь.

— А, это паныч! Какими судьбами? — с удивлением отвечала старуха. — Уж не заперты ли ворота, вот сию минуту отворю.

— Нет, нет, не надо! — садясь на скамью, произнес Фомка. — Я пришел к тебе посоветоваться.

— Господи, уж не шутите ли вы? Э, да так и быть! Говорите, что вам нужно, только наперед скажу, — лукаво прибавила старуxa, — любистику у меня не найдете… Ну, батюшка, извините, проговорилась, на что вам это зелье? И без него вам стоит мигнуть и — девка ваша.

— Что много говорить? — вставая, сказал Фомка. — Скажи-ка лучше, матушка, родня ли тебе та девушка, что живет за селом?

— Не то, что родня, а так, все равно, что родня… Вот видите, мать ее перед самой смертью упрашивала меня присматривать за сиротой, и только, а больше ничего!.. А вам на что это знать?

— На что? — произнес парень, глубоко вздохнув. — Таиться нечего: откровенно тебе скажу, что я с ума схожу от нее.

Старуха выразила удивление, всплеснула руками, наморщила брови, зачмокала и подсела поближе к нему.

— К чему это? — сказала она, подпирая дряблое лицо сухой, сморщенной рукою. — Вы думаете, обмануть сироту так же легко, как поднять гриб в лесу? Ну, нет… вы не знаете Маруси.

— Ох, знаю, знаю! Неприступная такая, что Боже упаси!

— Ну, так в чем же дело?.. Бросьте ее. Из этого ничего не выйдет: одурачить вы ее не одурачите, а жениться панычу на сироте-цыганке тоже не приходится.

— Зачем мне и жить без нее? Уж лучше смерть!

— И, полно! Вам так только думается… Господи, разве она одна! Вам нетрудно найти другую. С этой связываться нечего, хитра — каким-нибудь подарком не заманишь, ничего не сделаешь, паныч, пока не поведешь в церковь.

— Ну, так я женюсь! — смело и бойко произнес парень. — Что будет, то будет, а я-таки женюсь!

— Э, что вы? Куда ж вам жениться на цыганке? Будто не знаете своих? Батюшка да матушка прогнали бы вас, и в дом не пустили бы, и сыном не признали бы…

Фомка повесил голову, а Солодуха продолжала:

— Вот только кровь даром портите. Девка неприступна… ну, брось! А девка-то в самом деле красотка, жалко кинуть, — продолжала старуха, раздувая огонь, и без того пожиравший отставного лесничего, — такой не то что в селе, а в целом свете не сыскать.