Собрание сочинений в десяти томах. Том 3

— Э! Твоя ли вина, или нет, — сказал Болеслав за порогом, — но она печальна, нужно ее развеселить.

— Скучает без деда и своих, — ответил Пшемко. — Плясать не любит. Сегодня состоится турнир, посмотрит, развлечется. Прислуг у нее достаточно, хватит и песни петь, и сказки рассказывать.

Говорил он торопливо, рассеянно, беспокойно, больше стараясь внушить дяде, что действительно он всем этим озабочен.

— Няню эту, — добавил он, — надо будет отослать обратно в Щецин, а то все ей напоминает деда и голову наполняет печалью.

Старый князь ничего не ответил, и они пошли к гостям.

После обеда, на который удалось привести и княгиню, стали готовиться к турниру на дворе при замке. Это были уже не первые дни свадьбы, но сегодня должны были состояться самые интересные состязания.

Сама княгиня должна была раздать награды, а затем, как всегда, предполагались танцы, пир и песни. Женщины с удовольствием смотрели на состязания ловкой молодежи, редко оканчивающиеся трагически.

Иные падали с лошади, некоторые раненые копьем или же ушибленные; убитых бывало мало и то разве случайно.

Сегодня собирался принять участие в турнире сам князь Пшемко, кроме него, было несколько немцев, а Заремба и Налэнч тоже готовились, так как принадлежали к числу наиболее искусных.

Княгиня отказалась явиться на игры, ссылаясь на болезнь. Князь стал сердиться, ему хотелось, чтобы она присутствовала. Пошел к ней сам.

Орха сидела около кровати. Спросил, заворчал, войдя Пшемко, рассердился, услышал плач и ушел, не настаивая.

У дверей его караулила Бертоха.

— Не хочет княгиня идти, — заговорила, — ну так! И ей, и этой старой ведьме все здесь скверно… Все не по вкусу! Нарочно, чтоб перечить, легла в кровать. Пока с ней эта колдунья — все будет так же. Надо эту старуху прогнать. Вот останусь я с ней, все пойдет иначе.

Но раздосадованный Пшемко не слушал ее.

Турнир состоялся в отсутствии княгини.

Князю повезло не особенно. Он велел Зарембе выступить против себя. Они сошлись и так неудачно, что князя высадили из седла, он покачнулся и едва не упал.

Вопреки турнирным установлениям подбежал к нему немец, поддержал и не дал упасть. В это время Пшемко так сильно ударил в бок Зарембу, не ожидавшего уже нападения, что свалил его наземь вместе с конем.

Победить он — победил, но все видели, что Пшемко был не прав, и если бы это случилось с другим, то судья бы не присудил ему награды. Князю это сошло; но сам он сознавал, что был побит, и это обстоятельство еще более усилило его гнев против Зарембы.

Пострадавшего довольно сильно придворного унесли прочь, но он ни звуком не пожаловался.

Сейчас же прибежал его друг Налэнч, и когда Заремба немного оправился, потащились оба в свое помещение во дворце; Заремба ковылял, но не говорил ничего о своей обиде.

Надо было снять с него доспехи, позвать бабу — осмотреть ушиб. Раны не было, но опухоль и синяк здоровенный на том месте, которым он упал на землю в тяжелой броне. Ломило всего, однако Заремба сжал губы и не стонал. Другое у него было на сердце, а об этом не решался говорить.

Раньше он любил князя, а теперь терял свою привязанность, видя легкомысленные поступки Пшемка, да и неправильный удар в бою возмущал его. Налэнчу он ничего не говорил, тот и так обо всем догадывался.

Приятель молча хлопотал, за бабой послали мальчишку, как вдруг раскрылась шумно дверь, и в комнату быстро вошел Пшемко, еще в доспехах, но без шлема.

Лицо его показалось Зарембе странно изменившимся.

Пшемко всегда выглядел гордым и властным, однако таким, как сейчас, его еще ни видали. Шел он словно в облаке величия, нахмурив красивое лицо.

Став около лежащего придворного, подбоченился и начал медленно говорить:

— Слушай, Заремба, да не мешает, чтобы и ты, — кивнул оп на Налэнча, — тоже послушал. Что было у нас раньше, когда мы мальчиками бегали по двору, то прошло и кончилось. Об этом запомните. Я здесь хозяин, и прежде всего хочу, чтобы меня уважали! Никто не вправе давать мне указания по поводу моих поступков, кроме ксендза в исповедальне. Кто мне будет перечить, того я здесь не потерплю. Не забывайте, что во мне течет кровь старого Мешка. Хочу быть паном, а пан везде должен одерживать верх — и на турнире! Для обыкновенного человека падение с лошадью не является бесчестьем; князю же быть побежденным при насмешках окружающих — не годится. Ты скажешь, что предписания турнира не были соблюдены — для меня не существует предписаний, — я сам предписываю! Я тебя вознагражу, Заремба!

— Рыцарю не платят за бесчестье! — возразил, лежа, придворный.

— Говорят тебе, что бесчестья нет! — ответил князь. — Награду в турнире я уступил тебе, но упасть мне не годится!

Заремба вздохнул.

— Хорошо так со мной, — сказал он, — я ваш слуга, но в другом турнире… а на войне судьба изменчива! Дай Бог, чтоб и там вас поддержал какой-нибудь немец.

— Ты сам, — ответил князь, — когда успокоишься, будешь меня поддерживать. Сейчас ты сердишься и поэтому не можешь рассуждать здраво. Потом опять твое сердце склонится ко мне.

С этими словами князь ушел, а два друга остались и долго молчали.