Собрание сочинений в десяти томах. Том 9

Ефросинья(указывая на дверь). При его, Ивана, малолетстве давно ли ваши головы летели прочь, на Москве Шуйские да Глинские ваши дворы разбивали,[142] шубы с ваших плеч обдирали. Опять того ж хотите? Нужен вам вот какой царь: ты ему шепнул в ухо или ты шепнул. А царь-то кроток, милостив, царское ухо приклончиво. У тебя, князь Ухтомский, али у тебя, князь Мосальский, вотчины-то захудали, обезлюдели. Ай, ай, бедные! На то и царская казна, чтобы своим подсобить. Шепнул, глядь, и опять зажил на вотчине волостелем…[143] Плавай, как блин в масле.

Голоса бояр. Добро, добро.

Ефросинья. Филипп, а ты раскрой кошель, не стыдись. Кто возьмет хоть рубль, хоть пятьдесят руб-лев – я на том памятки не беру.

Входят Михаил Иванович Воротынский и Никита Романович Юрьев – воеводы. Боротынский – с умным, открытым и суровым лицом. Юрьев – средних лет, дородный.

С чем, воеводы, пришли?

Воротынский. А тебе, матушка Ефросинья Ивановна, надо бы сначала поклон вести по-ученому да вперед меня слова не молвить.

Ефросинья. Ох, князь Воротынский, ты, чай, не в поле на коне, а я не татарин. Как напужал.

Юрьев. Государыня, выдь в сени, послушай: Москва гудит, как бы чего не вышло. Люди царя Ивана любят.

Ефросинья. И ты с ними заодно?

Воротынский. Мы с Никитой Романовичем Юрьевым пришли крест целовать сыну царя Ивана. Служили царю Василию и царю Ивану и сыну его будем служить своими головами. А ты, Владимир, не хоронись за материнский подол, служить тебе не хочу… А придется – и драться с тобой готов.

Ефросинья. Холоп! Смерд смердящий! Вор! Шпынь ненадобный! Как у матери твоей утробу не разорвало!

Воротынский(отталкивая ее). Пошел молоть бабий язык!..

Ефросинья. Видели? Убил, убил меня… Что же вы… Бояре!..

Сидящие в палате зашумели, поднялись с лавок.

Оболенский(наседая). Воротынской, Воротынской… За чьи деньги крест целуешь?

Репнин. Захарьиных да Юрьевых денежки. Христопродавец!

Оболенский. Мятежники!

Ефросинья. Ободрать обоих да выбить прочь!

Репнин. Их ко святому кресту нельзя допускать. Юрьев, крошки мясные с бороды смахни, пост ведь.

Ефросинья. Псарям их отдать! Псарей зовите! Псарей!

В правой двери появляется царь Иван. На нем длинная белая холщозая, будто смертная, рубаха. Он высок ростом, плечи его подняты. Лицо его с горбатым, большим носом, с остекленевшими глазами пылает и все дрожит.

Курбский(громким голосом). Царь! Царь Иван!

Иван. Кого псарям кинуть? Терзать чье тело? Меня кинуть псарям? Сына моего, младенца, из колыбели взять, – псарям, псам на терзание? Настасью, жену, волшбой извели… Меня с сыном, сирот горьких, заживо хороните? Не вижу никого… Свечей зажгите. (Идет к светцу, берет несколько свечей, зажигает, вставляет в светец. Голова его кружится, ноги подкашиваются, он садится на лежанку.) Сильвестр, светец души моей.[144] Ты здесь? Не откликается. Придешь, когда третьи петухи закричат.[145] Воротынский, князь Михаиле Подойди ко мне, стань о правую руку… Никита Юрьев, пришел крест целовать? Я тебя любил. Стань о левую руку. (Нагнув голову, покачиваясь, разглядывает лица, и они, видимо, плывут в глазах его.) Уста жаждут, губы высохли, язык почернел… Пустыня человеческая суха… Душа моя еще здесь, с вами, а уж горит на адском огне злобы вашей. (Опять вскинув голову, глядит.) Курбский, ты здесь? Подойди ко мне, друг. Дай испить последний вздох любовной дружбы.

Глаза всех устремляются на Курбского. Он кивает кудрявой головой и подходит к Ивану.

Курбский. Дай на руки тебя возьму, отнесу в постелю.

Иван. Вынь меч. Сей час нужен меч! (Увидев протискивающегося к нему Сильвестра). Гряди ко мне, гряди, поп…

Сильвестр. Молился я, государь, и господь тебя воздвиг. Велико милосердие…