Собрание сочинений в десяти томах. Том 9

Двор на Петербургской стороне. Направо и налево – двери черных ходов. У двери направо надпись: «Управдом». Сбоку, в глубине, покатая крыша сарая. На ней лежит Л е в к и н, голый. В глубине – набережная, река, баржа с булыжником. Алеша возит тачкой камни с баржи на берег. Налево, у черного хода, на табуретке сидит Ж у р ж и н а, шьет. По двору гуляет И ю д и н с собакой. В окне, за горшками с цветами, виден управдом Ш а п ш н е в. Слышен гул воздушного винта. Июдин, Журжина, Шапшнев – в окошке, Марго – в окошке, Алеша – на набережной – поднимают головы и глядят на небо.

Хинин(торопливо высунулся из окна). Что случилось? В чем дело? (Взглянул на небо.) Дирижабль… Эка штука. (Скрылся в окне.)

Шапшнев. Резиновый. (Скрылся в окне.)

Журжина. Летят люди выше птицы небесной, летают выше облаков. Как это они летают? Отчего, Федор Павлович?

Июдин. Водород. Накачают в баллон, посадят комсомольцев и летают. Ничего хитрого.

Шапшнев(в окне). Один обыватель заинтересовался – полетать. Его подняли. Он оттуда турманом – как загудит!.. Вот тебе и полетел…

Июдин. Потише орите, у моей собаки желудок действует. (Разглядывает в лупу что-то на земле.)

Шапшнев. Константин!

Журжина. Дворник ушедши, Иван Кузьмич.

Шапшнев. Куда?

Журжина. С какой-то дамочкой на Елагин остров.

Шапшнев. Это ему у Рудика полтора рубля дали, – дрова носил. Нет чтобы не пропить. (Потянул носом.) Это откуда вонища?

Журжина. В шестнадцатом номере требуху варят, – ведь праздник, Иван Кузьмич.

Шапшнев. Какую требуху? Телячью? (Не получив ответа, скрылся.)

Июдин(Журжиной). Я так это и знал.

Журжина. Знаете, Федор Павлович, я сегодня сон видела, такой приличный, интересный…

Июдин. У Мономаха опять пузырчатые глисты.

Журжина. Скушали они что-нибудь неподходящее.

Июдин. Пыль, несущаяся по неметеным и отвратительным улицам, содержит в себе пузырчатые глисты. Они попали в желудок моей собаки благодаря Откомхозу.

Шапшнев (опять в окне). Это что такое насчет Откомхоза?

Июдин. От имени моей собаки благодарю Отдел коммунального хозяйства за санитарное состояние нашей набережной.

Шапшнев. Вот как. (Скрылся.)

Журжина. Федор Павлович, извините меня, расскажу вам про этот сон мой. Увидела я аккурат наш двор и все такое грязное, облупленное – обыкновенное. И будто я вот так же сижу, шью панталоны проститутке Марго. (Кивает на окошко.) Вон ей. И будто несут по двору шелковое платье, – вот так – на обеих руках, – белое подвенечное, с кружевами. И я еще думаю: как так? Неужели в нашем доме невеста? Кто она? И сама я плачу, сама рыдаю. И хочу спросить: кто невеста, кто она? И тут невеста выходит с черного хода и берет это шелковое платье. Знаете, кто она? Люба.

Июдин. Какая Люба?

Журжина. Ну, Люба Кольцова, из третьего номера, Любовь Александровна. Ее беднее на нашем дворе нет. Она из Рязани, рассказывают, пешком пришла. Ну, просто пришла в Ленинград за счастьем. И она, безусловно, голодная, безработная.

Июдин. Так что же, по-вашему?

Журжина. Нет, Федор Павлович, эта девушка должна скончаться в непродолжительном времени. Белое платье – саван.

Июдин. Ну…

Журжина. Саван. (Вытирая глаза.) Такая прелестная, приличная…

Марго(высунувшись из окна, вытряхивает юбку). Про кого это?

Шапшнев(из окна). Эй, там, – в шестнадцатом номере, трясете!

Марго. А что, – нельзя?

Шапшнев. Постановлением правления трясти ковры, дорожки, шерстяные вещи дозволяется только от шести до восьми утра.

Марго. Так это же юбчонка.

Шапшнев. Все разно, и юбку трясти воспрещается.

Марго. Извините. (Скрылась.)

Бирюков(появляется на дворе с большим листом, прикрепляет его к двери управдома). Хочешь не хочешь, а прочтешь…

Июдин. Председатель опять какую-нибудь гадость приклеит.

Журжина(мотает головой). Тише, тише.

Июдин. Мономах, назад!

Бирюков(насмешливо). Мономах.

Июдин. По конституции не запрещается называть собак монархическими именами. Вот и – Мономах.