Собрание сочинений в девяти томах. Том 4. Купол надежды

Ворвались Алеша и Бемс, потом вошел Остап, широко ухмыляясь, а следом за ним бочком, совсем так, как его папаша Сергей Федорович, робко появился Юрий Сергеевич и встал у дверей. Куда делась его импозантность? Он даже сутулился, как отец.

– Ну и что? Наигрались? – спросил Спартак. – Так не в ту игру вы играли. Надо в пограничников. Остап, надевай шинель. Мы с тобой будем диверсантами, а Алеша – пограничник с собакой, служебной.

Мальчик захлопал в ладоши, глазенки его разгорелись.

– У нас все мигом, дело клевое, – говорил Остап, застегивая шинель.

Алеша гордо взял Бемса на поводок и потянул к двери.

Юрий Сергеевич печально провожал взглядом уходивших.

– Чуткие люди, – обратился он к Аэлите. – Поняли, что нам нужно поговорить.

– О чем? – нахмурилась та.

– Я хотел бы показать тебе написанное мной письмо, которое избавит меня от дальнейших объяснений.

– Садись, – пригласила Аэлита, указывая на тахту.

– Нет, ничего. Я тут с краешка на стульчике.

– Как хочешь.

Она взяла незапечатанный конверт и вынула оттуда письмо, адресованное президенту Академии наук СССР.

Аэлита поморщилась. Ей припомнилось другое письмо, написанное тем же почерком и переданное ей Николаем Алексеевичем.

«Глубокоуважаемый товарищ президент!

Считаю своим долгом порядочного человека снять с академика Анисимова Николая Алексеевича всякие подозрения, ложно высказанные мною. Я во всем ошибался и не боюсь в этом признаться. Моя жена чиста, и ее отношение к академику Анисимову адекватно уважению к старшему и почтенному человеку, Человеку с большой буквы, работы которого обеспечат благосостояние человечества на тысячелетия.

У меня нет слов для собственного осуждения!

Приношу искренние извинения и готов любым способом загладить свою вину, вызванную незаурядным чувством, которое я питаю к своей замечательной жене Аэлите Алексеевне Мелховой.

Инженер Ю. С. Мелхов».

– У меня другая фамилия, – сказала Аэлита, возвращая письмо Юрию Сергеевичу.

– Здесь есть еще одно. Самому Николаю Алексеевичу.

– Я не читаю частной переписки.

– Аэлита! Пойми! – вскочил Юрий Сергеевич, картинно прижимая руки к груди. – Я был ослеплен, ослеплен любовью к тебе. Это была лавина, снежная лавина несообразностей, промахов, ошибок. Мне стыдно вспоминать сцену в суде. Да никем твое место не занято в нашей семье, как я тогда сказал. Я горделиво, именно горделиво солгал, пошел на «святую ложь»! Ложь во имя сохранения твоего уважения ко мне, дабы я не выглядел в твоих глазах жалким и униженным. А главное, пойми, как понял Шекспир Отелло! Это ревность! И наша семья ждет тебя! Вернись! Умоляю тебя!

– Пойдем, – спокойно сказала Аэлита, словно они скучно говорили о прогнозе погоды. – Надо позвать всех с улицы, а то дождь может пойти.

– Конечно, конечно, – суетливо обрадовался Юрий Сергеевич. «Никак пример с Отелло подействовал? До чего же полезны порой классики!» – подумал он, и вслух сказал: – У меня есть зонтик, портативный, складной, из Италии. Ты, наверно, в ФРГ тоже себе такой купила? Я выйду, как бы Алешенька не простудился.

– Я сама сбегаю за ними. Без зонтика.

– Ну вот и хорошо, – удовлетворенно потер руки Юрий Сергеевич. Он даже не думал, что все так просто обойдется.

Вернулась Аэлита, а за нею с шумом ворвались в переднюю и Алеша с Бемсом, потом чинно, чеканя шаг, вошли и Спартак с Остапом.

– Проходите, ребятки, – пригласила их Аэлита.

– Да, да, проходите, друзья мои, нам тут нужно кое-что важное вам сообщить, – суетился Юрий Сергеевич.

Спартак удивленно посмотрел на него, потом перевел взгляд на сестру.

– Есть ситуации, – сказала Аэлита, – когда человек полностью раскрывает себя. Я только что увидела во всей красе Юрия Сергеевича Мелхова, который по чудовищному стечению обстоятельств был когда-то моим мужем. Нет меры, которая измерила бы человеческую мель Мелхова. Я вам, своим друзьям, хочу сказать, что никогда, слышите, никогда не прощу себе своего замужества… Честное слово!

– Из песни слова не выкинешь, – промямлил опешивший Юрий Сергеевич.

– Так нужно выкинуть всю эту песню, мещанскую песнь, с которой шагает по жизни этот обыватель из обывателей.

– Ах так? До тебя не дошли мои слова?

– Напротив. Дошли в полной мере.

– Но сын!.. Он останется моим сыном!

– Надо еще суметь остаться его отцом.

– Ну, сцена уже переходит все допустимые границы! – возмутился побагровевший Мелхов и демонстративно вышел в переднюю.

Там он долго надевал пальто перед зеркалом, ожидая, что его вернут.

Но никто не вышел к нему, даже Бемс.

И взбешенный Юрий Сергеевич выскочил из квартиры, хлопнув входной дверью.

Только тогда в передней появилась Аэлита с тряпкой на палке и вытерла пол.

Глава пятая. Земля-кормилица

В лесу пахло трухлявыми пнями и мокрой прелью. Под густой листвой стоял сумрак. Но когда взору открылась свежая пашня, с нее как бы пахнуло русским простором.

Поле уходило горбом за холм, и казалось, там, у неожиданно близкого окоема, кончается земля. А справа черноту пашни оттенял нежно-розовый вал цветущих яблонь.