Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. Льды возвращаются

Пусть нет на Земле ни одного человека, который не только одобрил бы ее действия, а просто понял бы ее, как нет такого, который знал бы о ней все… Даже сам дедушка, отправлявший внучку на подвиг, ужаснулся бы, узнав о подлинных ее намерениях. Но истинный подвиг в том и заключается – как он сам ее учил, – что совершается не ради признания, не ради славы, а во имя выполнения святого долга! Пусть этот долг Шаховская сама определила для себя, но, приняв его, она готова была на все…

И вместе с тем на первых же шагах она была оглушена, оскорблена, унижена едва ли не первым человеком, с которым встретилась на новом поприще. Непомерная гордыня ее была уязвлена… И все же она не смогла поступить иначе, чем поступила. Может быть, это и опрометчиво, но… пути назад не было.

Силуэт молодой женщины на фоне тускнеющей зари был все еще виден с капитанского мостика атомного ледокола. Федор Иванович, конечно, не мог угадать в ней ту, которой предстоит сыграть столь значительную роль в грядущих событиях.

Ледокол медленно наползал на льдину. И она проламывалась под его тяжестью. Для тонкого молодого льда на месте недавней полыньи не требовались водяные струи гидромониторов, способные резать даже паковые льды. Рейс не обещал быть трудным, но…

Терехов увидел, как в полукилометре от корабля ледяное поле постепенно начало вздуваться, словно гигантский шар всплывал под ним со дна. Это было так неожиданно, так непонятно, беззвучно и грозно, что капитан вцепился в ручку машинного телеграфа:

– Стоп машина! Назад… самый полный!..

Ледокол задрожал.

А ледяное поле продолжало выпучиваться, пока наконец вдруг не лопнуло, не покрылось змеистыми щелями, из которых с шипением вырвался, заклубился под снегом пар.

Лицо Терехова побледнело, покрылось потом. С силой нажимал он на ручку машинного телеграфа, будто мог этим ускорить отступление содрогавшегося судна.

Ледяное поле разломилось. Под ним поднялась гора воды. Взвился белый гейзер пара и сразу превратился в вишневый столб огня. Он достал до самого неба и расплылся в нем черной тучей.

Корабль пятился, налезая кормой на льдины.

Что-то, посыпалось сверху, загрохотало, запрыгало по палубе. Лед дробился на кусочки, холодные и острые.

Первой мыслью Терехова было, что его ледокол попал в зону атомного взрыва, которым физики, «забыв про корабль», пытались снова зажечь «Подводное солнце» и вновь победить льды.

Но от выпавших с неба «кусочков льда» почему-то вдруг стали дымиться доски. Не только лед, а раскаленные камни падали с неба!

Что это?

«Вулкан! Подводный вулкан проснулся, – едва успел объяснить себе Терехов. И упрекнул себя: – Как же о физиках такое подумать?!»

Палуба вспыхнула в нескольких местах. Уже горели палубные надстройки и капитанский мостик. На корабль словно упали сотни зажигательных бомб…

Прикрывая рукой обожженное лицо, капитан вслед за серьезно пострадавшим рулевым стал спускаться с мостика, чтобы руководить тушением пожара. Холодная струя воды, направленная из брандспойта, чуть не сбила его с ног, но помогла сойти по охваченному огнем трапу.

По палубе метались растерянные люди. На них летели искры, головешки и горячие камни. Корабль загорался все в новых местах. Охваченное огнем дерево трещало. Струи воды били вверх, вниз, наперекрест, а пламя шипело, клубилось паром и вспыхивало еще неистовее.

Перед капитаном появился долговязый старпом, сейчас словно еще более вытянувшийся.

– Всем занять места по пожарному расписанию. Аврал! Мобилизовать пассажиров! – командовал капитан.

– Федор Иванович! Течь в трюмах… в десятках мест… Пробило корпус… камнями, как снарядами подводными… Тонем, Федор Иванович.

– Спокойно, – сказал капитан. – Спускать плавсредства! Всем стать кто куда приписан.

– А ну! – проревел в мегафон старпом. – Спускать плавсредства! Всем стать кто куда приписан! А ну! Спокойно! Женщин вперед, женщин!..

Капитанская рубка и салон под ней пылали. Огонь разделил корабль на две части.

На носу одиноко стояла Шаховская. Она еще не осознала, что произошло: огненный столб впереди, огненная стена позади. На палубу падали малиновые камни, как зажигательные бомбы, сразу превращались в дымки. Она посмотрела за борт. Вода клокотала.

Шаховская с отчаянием подумала обо всем том, что не успела сделать. Она стиснула зубы, зажмурилась. Открыла глаза. Все изменилось, потому что дым от капитанского мостика повалил на нее и палуба стала покатой.

Шаховская ухватилась за поручни. Неужели гибель? Она не кричала, не металась по палубе, лишь отодвинулась от слишком близко упавшего раскаленного камня, прошившего палубу. Усмехнулась. Думала о ледяном панцире, а кругом огонь… и за бортом кипяток.

Да, она боялась, до спазм в горле боялась, но еще больше вскинула голову, подняла выше подбородок. Она умела владеть собой, даже когда вокруг никого не было…

Из-за дыма, окутавшего корабль, Шаховская не видела спускающихся шлюпок и катеров. Она решила, что о ней забыли. И почти с негодованием подумала об одном человеке, который был на корабле.

Этот человек сейчас тоже думал о ней.

Он бежал с кормы, заглядывая всем в лица.