Собрание сочинений в двух томах. Том I

Уже давно я не писал стихов.
Старею я — и легкости веселой,
С которой я писал стихи когда-то,
Уж нет в помине. Камня тяжелее
Мне ныне слово каждое мое.

Уже давно — с трудом и неохотой
Беру я самопишущую ручку,
Чтобы писать не письма деловые,
Не счет белья, сдаваемого прачке,
Не адрес телефонный, а — стихи.
Уже давно я не писал стихов,
Но, только что расставшись с человеком,
Которого еще совсем недавно
Я так любил, как любят только дети,
Животные, поэты и калеки;
Но, только что расставшись с человеком,
Вполне приятным, но совсем ненужным,
Я вдруг присел к столу, достал бумагу
И пробую — не знаю сам, зачем —
И для кого, о чем — почти не зная,
В отчаяньи, холодном и спокойном,
Я пробую еще писать стихи.

Сейчас на крышах спящего Парижа
Лежит ночное войлочное небо.
В метро еще дуреют парижане,
Под фонарями, в нишах, у подъездов,
По трафарету созданные люди
Однообразно шепчутся и жмутся.
За окнами, неплотно — по-парижски —
Прикрытыми, шевелятся в дремоте
Какой-то первозданной мутной кучей —
Любовь, печаль, покорность, страх и горе,
Надежда, сладострастие и скука…
За окнами парижских сонных улиц
Спят люди-братья, набираясь сил
На новый день недели, года, жизни,
На новый день…
А мне сейчас непоправимо ясно,
Что наша жизнь — бессмысленность и ложь.

Я эти торопливые слова
Бросаю в мир — бутылкою — в стихии
Бездонного людского равнодушья,
Бросаю, как бутылку в океан,
Безмолвный крик, закупоренный крепко,
О гибели моей, моей и вашей.

Но донесет ли и — когда, кому,
В какие, человеческие ль, руки,
Волна судьбы непрочную бумажку
С невнятными и стертыми словами
(И на чужом, быть может, языке!)
О том, что мы завлечены обманом
В бесплодные, безводные пустыни
И брошены на произвол судьбы.
И нечем нам смирить наш страх и голод,
И нашу жажду нечем утолить.

Я эти безнадежные слова
Бросаю в необъятные пучины,
Со смутною надеждой на спасенье,
Не зная сам, что значит слово — помощь,
Не понимая — как, когда, откуда
Она ко мне прийти б еще могла.

А завтра мой двойник и заместитель
Займется снова разными делами,
Напишет за меня две-три открытки,
Раскланяется вежливо с знакомым
И спросит: «Как живете, как — здоровье,
Что — мальчик ваш?» И скажет: «Приходите…»
И, в общем, соблюдет меня повсюду —
Спокойный, твердый, мужественный друг.

Лишь изредка, но, правда, очень редко,
В его глазах — почти без выраженья —
Мелькнет, как тень, неуловимый отблеск
Тишайшей, но тяжелой катастрофы,
Прошедшей незаметно для газет.
…Как будто тень трагического флага,
Что бился бы большой бессильной птицей
В тот гулкий, вдохновенный, страшный час —
Час одинокого жизнекрушенья.