Собрание сочинений в двух томах. Том I

Вечером часть халуцов уехала, оставив горсточку поселенцев — несколько десятков юношей в палатках, в пустыне, отрезанных от еврейского мира. Вокруг — одни арабы. Особенно опасно зимой, когда к лагерю по размытым дорогам и не добраться. Это — героическое и безвестное еврейское казачество, которое еще ждет своего летописца.

«Геры» (христиане, перешедшие в иудейство) обычно ведут себя так же, как и религиозные палестинцы. Помню встречу с ними в Седжера, маленьком поселке в 20 с лишним домов.

У въезда в поселок рослый старик мирно беседовал с арабом. Я сразу признал гера. (Я, правда, был предупрежден, что в поселке имеется несколько герских семейств.) Обратился к старику по-русски. Познакомились и пошли в поселок.

Должен признаться: я с трудом удерживался от хохота, так безмерно комичен был стиль Мойше Куракина. Типичный, прямо лубочный, русский мужичище, смачно говорящий по-русски в анекдотически народном стиле:

— Энтот арабок не понимает, что наш брат, еврей, не даст спуску…

— Как, значится, отец наш, Моше-авину (т. е. Моисей) заховорил…

Разговор был весь уснащен цитатами из Библии (он говорил «Танах»), поговорками на иврит и на идиш, которыми старик владеет свободно, ссылками на Талмуд. Подошел рослый парень с простонародно-русским лицом.

— Это сынок, Хаим.

Хаим Куракин, парень-гвоздь, смущенно улыбался. Старик объяснил смущение сына:

— Не володеет русским. Вы с ним говорите на иврит.

Действительно, парень еле говорит по-русски, с местечково-еврейским акцентом!.. Отошел, вытащил из кармана газету на древнееврейском языке, сел читать. Прямо водевиль!

Больше того: оказалось, что старик Куракин — «габэ» в синагоге (вроде синагогального старосты — почетная выборная должность), как самый набожный, досконально знающий закон. В поселке же немало чистокровных евреев.

— Откуда вы?..

— Астраханские…

Старик не очень вразумительно рассказал о том, как еще отец его дошел до истинной веры, о фантастических мытарствах и приключениях, пережитых им и его семьей по пути в Палестину. Рассказал, между прочим, и о том, как уверовавший в иудейство 90-летний старик из соседнего села сел, сжал колени — и сам себя прехладнокровно обрезал.

Пробежала курносая беловолосая девчонка с косицами. Внучка. Третье палестинское поколение.

— Рахиль, что ж «шалом» не скажешь. Рахиль по-русски уже ни слова!

* * *

Что больше всего поражает в Палестине, кроме пейзажа — по-видимому, единственного в мире?

Во-первых: обычный в еврейской Палестине парадокс — последнее слово урбанизма и техники на фоне подлинной Библии! Не всегда это радует сердце, но разум не протестует. Трудно привыкнуть к статичности арабов, часами лежащих, либо сидящих в самых неудобных на европейский взгляд позах. Непостижимая пластика торжественного безделья и фатализма.

Палестина — страна чудаков и героев ненаписанных книг, людей исключительной биографии, авантюристов, гражданских и религиозных святых.

Палестинцы — умны, интересны, болтливы, талантливые собеседники.

На всех местах сидят люди высшей квалификации — явление знакомое, русский Париж этим не удивишь. И, все же, трудно привыкнуть к тому, что ночной сторож разговаривает с тобой о Прусте, уличный продавец сосисок — о новейших течениях мирового театра, скромный коммерсант, с которым тебя знакомят в кафе, оказывается ученым синологом-японологом, а крестьянин без запинки цитирует современных русских поэтов.

Очень облагораживает жизнь отмена чаевых. Человеческое достоинство, действительно, много от этого выигрывает. В ресторане, в парикмахерской, в гостинице, будь перед вами шофер такси или уличный мальчишка, никто нигде не ждет от вас подачки за работу или за услугу. Скорее обиделись бы.

Страна высокой культуры. Стандарт жизни высок — комфорту, социальной гигиене позавидует Европа. В Ипотечном банке в Тель-Авиве служащие сушат руки горячим воздухом, летом дышут охлажденным воздухом. Я заглянул в кооперативный ресторан для служащих — уютные стеклянные столики, изящная обстановка, на каждом столике цветы. Банк этот не специальная достопримечательность, и я посетил его по собственному почину.

Пресса, театр, первоклассный симфонический оркестр — в смысле культуры крошечная Палестина живет много выше своих средств. Палестинцы много читают (статистики утверждают, что в этом смысле Палестине принадлежит мировое первенство). Иерусалимская библиотека — недавно основанная — теперь самое богатое книгохранилище на Ближнем Востоке.

Городской рабочий тратит в среднем 10 % заработка на книги (французский рабочий должен был бы тратить — соответственно — 150 фр. в месяц на книги). Страна очень демократична, и это сказывается во всем, даже в мелочах: так, напр<имер>, палестинец без малейшего стеснения попросит газету или журнал у соседа по автобусу, а то и просто — осторожно потянет за кончик газеты, только из вежливости изображая на лице молчаливую просьбу.