На солнцепеках по каменистым местам росла группами и в одиночку колючая аралия, имеющая вид пальмы с перистораздельными листьями в метр величиною. Ствол ее достигает высоты от трех до пяти метров и сплошь усажен большими острыми шипами; из самой середины листвы поднимается кверху большое бело-желтое соцветие. Аралия тоже отцвела и готовилась осыпать свои семена на землю.
Но самым красивым растением в долине Анюя бесспорно был амурский виноград. Местами он так опутывал кусты и деревья, что за листвой его, уже окрашенной в нежно-розовые тона, положительно не видно было, кого именно он избрал своей опорой, чтобы подняться повыше к солнцу. Если ему мало было места, он перебрасывался на соседнюю растительность, цепляясь усиками за ветви деревьев, или свешивался вниз длинными гирляндами. Плоды у него уже начали созревать и приобрели синеватый оттенок.
Я старался выбирать места открытые, где меньше было валежника. Попутно я заметил ядовитую белую чемерицу с грубыми плойчатыми листьями, космополитичный папоротник орляк обыкновенный, листья которого действительно похожи на крылья орла, и маньчжурский ландыш, который ничем не отличается от европейского вида. Тут было много и других цветковых растений, которые мне не были известны. Я не задерживался около них и шел дальше.
В августе в тайге всегда появляется много пауков темно-бурого цвета. Некоторые из них достигают довольно больших размеров и имеют брюшко величиной с медную двухкопеечную монету и ножки толщиной в спичку. Между деревьями они натягивают свои тенета и сидят в самой их середине в хорошую погоду и под листвой — во время ненастья. Когда идешь по тайге, все время натыкаешься на этих, по существу, безобидных и флегматичных животных. Паутина часто садится на лицо, руки, одежду и доставляет много неприятностей. Днем паук сидит неподвижно и как будто спит, но, если тронуть паутину, он немного шевельнет ножками и приготовится к бегству, если это враг, или к нападению, если это насекомое. Паутина его, колесного типа, обычно помещается в большом треугольнике, стенки которого сотканы из таких прочных нитей, что они производят впечатление шелковых, и нужно употребить некоторое усилие, чтобы их разорвать рукою.
Я все время придерживался небольшой тропы, которая чем дальше уходила от дома Иней Амуленка, тем становилась все менее заметной. В одном месте я вдруг увидел протянутую поперек ее тонкую нить. Опасаясь, как бы не попасть на самострел, я остановился и стал осматриваться.
Скоро все разъяснилось: то, что я принял за волосяную нить, было паутиной длиною в пять метров, а несколько в стороне находился и владелец ее. Большой темный паук неподвижно сидел в самом центре правильного восьмиугольника. Как раз под паутиной была довольно глубокая лужа с чистой прозрачной водой. Я взял прутик и тронул паука. Он шевельнулся и снова замер в неподвижной позе. Тогда я легонько ударил его по брюшку. Паук быстро, точно падая, опустился вниз и повис на паутине, но я оборвал ее. Паук упал в воду и, к великому моему удивлению, пошел на дно, где и притаился. Зная, что все пауки дышат воздухом, я решил понаблюдать за ним и посмотреть, как долго он будет находиться в таком положении.
Прошло пять — десять минут, а паук сидел в воде, как будто это была его родная стихия. Я хотел было его опять тронуть прутиком, но вдруг он, словно пробка, всплыл на поверхность и стал загребать ногами, как веслами, направляясь к берегу. Через минуту паук выбрался на сушу и направился к высокому травянистому растению. Это был дудник даурский. Достигнув вершины его, он сел на край плодонесущего зонтика и стал пускать по ветру паутину до тех пор, пока она не зацепилась за одну из основных нитей его тенет. Убедившись, что паутина достигла цели, он подтянул ее немного к себе, затем спрыгнул с растения, покачался в воздухе и стал быстро взбираться наверх. Через минуту паук сидел на том самом месте, откуда я столкнул его в воду.
Во всем происшедшем интересными являются три момента: первый — способность паука долго быть под водой, второй — способность его изменять удельный вес своего тела и по желанию тонуть в воде и всплывать на поверхность и третий — чувство ориентировки по отношению к своей паутине, ветру и растущим поблизости растениям.
Я не стал больше беспокоить паука, обошел его тенета и начал подниматься на сопку.
Дождевая вода сбегала по склону горы многочисленными струями. Они соединялись в ручьи и шумными каскадами стремились книзу, словно опасаясь опоздать к наводнению, признаки которого были уже налицо. Ожили старицы и сухие протоки; в лесу вода появилась в таких местах, где ее совсем нельзя было ожидать.
По небу двигались большие кучевые облака и заслоняли собою солнце. Сильно парило. Я несколько раз садился на колодник и рукавом рубашки обтирал свое лицо, с которого обильно струился пот.