В прошлом году я начал первый раз в Питере печатать свои стихи в «Русской мысли», «Северных записках», «Ежемесячном журнале», «Новом журнале для всех», «Голосе жизни», «Биржевых ведомостях», «Огоньке» и др.
На днях выходят сразу одна за одной мои две книги «Радуница» и «Авсень».
С войной мне нынешний год пришлось ехать в Ревель пробивать паклю, но ввиду нездоровости я вернулся. Приходится жить литературным трудом, но очень тяжко. Дома на родине у меня семья, которая нуждается в моей помощи. Ввиду этого, Разумник Васильевич, я попросил бы Вас похлопотать в Литературном фонде о ссуде руб. в 200. Дабы я хоть не поскору должон был искать себе заработок и имел возможность выбрать его.
Адрес мой: Фонтанка, 149, кв. 9.
57. М. П. Мурашову
Дорогой Миша.
Заходил и не застал тебя.
Завтра призываюсь.
58. М. П. Мурашову
Дорогой Миша! Ау!
Еду в Крым (с поездом). В мае ворочусь. Живи, чтоб всем чертям было тошно, и поминай меня.
Что-нибудь для тебя покопаю там.
Поезд сегодня уходит в 6 ч.
Письма сбереги.
59. Л. Н. Столице
Дорогая Любовь Никитична!
Только на днях возвратился с позиций и застал Вашу открытку. Простите, что поздно отвечаю. Лучше поздно, чем никогда. Городецкий служит тоже, и на днях заберут Блока.
Провожая меня, мне говорили (Клюев) о Клычкове, он в Гельсингфорсе и ноет.
Видел в «Северных записках» Ваши стихи, они уже сверстаны в июльскую книгу.
Любящий Вас
60. М. П. Мурашову
Дорогой Миша! Приветствую тебя из Москвы. Разговор был у меня со Стуловым, но немного, кажется, надо погодить. Клюев со мной не поехал, и я не знаю, для какого он вида затаскивал меня в свою политику. Стулов в телеграмме его обругал, он, оказалось, был у него раньше, один, когда ездил с Плевицкой и его кой в чем обличили.
61. М. П. Мурашову
Миша!
Сей день ночевал у Давыдова, артиста императорских театров.
Звонил тебе, но глупая ваша девка говорит, что я не говорил ей своей фамилии. Пробери ее.
Ой, ой, какое чудное стихотворение Блока.
Знаешь, оно как бы совет мне.
62. Н. А. Клюеву
Дорогой Коля, жизнь проходит тихо и очень тоскливо. На службе у меня дела не важат. В Петроград приедешь, одна шваль торчит. Только вот вчера был для меня день, очень много доставивший. Приехал твой отец, и то, что я вынес от него, прямо-таки передать тебе не могу. Вот натура – разве не богаче всех наших книг и прений? Все, на чем ты и твоя сестра ставили дымку, он старается еще ясней подчеркнуть, для того только, чтоб выдвинуть помимо себя и своих желаний мудрость приемлемого. Есть в нем, конечно, и много от дел мирских с поползновением на выгоду, но это отпадает, это и незаметно ему самому, жизнь его с первых шагов научила, чтоб не упасть, искать видимой опоры. Он знает интуитивно, что когда у старого волка выпадут зубы, бороться ему будет нечем, и он должен помереть с голоду… Нравится мне он.
Сидел тут еще Ганин, у него, знаешь, и рот перекосился совсем от заевшей его пустой и ненужной правды. Жаль его очень, жаль потому, что делает-то он все так, как надо, а объясняет себе по-другому.
Пишу мало я за это время, дома был – только растравил себя и все время ходил из угла в угол да нюхал, чем отдает от моих бываний там – падалью иль сырой гнилью.
За последнее время вырезок никаких не получал, говорил мне Пимен, что видел большую статью где-то, а где, не знаю. Клавдия Алексеевна говорила, что ты три получил. Пришли, пожалуйста, мне посмотреть, я их тебе отошлю тут же обратно.
Дед-то мне показывал уж и какого размера, ды все, говорит, про тебя сперва, про Николая после чтой-то.
Приезжай, брат, осенью во что бы то ни стало. Отсутствие твое для меня заметно очень, и очень скучно. Главное то, что одиночество круглое.
Как я вспоминаю пережитое…
Вернуть ли?
63. Н. Н. Ливкину
12 августа 16 г.
Сегодня я получил ваше письмо, которое вы послали уже более месяца тому назад. Это вышло только оттого, что я уже не в поезде, а в Царском Селе при постройке Феодоровского собора.
Мне даже смешным стало казаться, Ливкин, что между нами, два раза видящих друг друга, вдруг вышло какое-то недоразумение, которое почти целый год не успокаивает некоторых. В сущности-то ничего нет. Но зато есть осадок какой-то мальчишеской лжи, которая говорит, что вот-де Есенин попомнит Ливкину, от которой мне неприятно.