Собрание сочинений в пяти томах. 1. Парижачьи

Роман Парижачьи в полном смысле термина оказывается “гиперформалистическим” романом. Может быть, в нем чувствуется влияние В. Шкловского, который в том же 1923 г. дал Ильязду совет написать романы. Но понятие литературы как умственной игры объединяет книгу, так же как и заумные пьесы Ильязда, с такими произведениями, как романы А. Белого, в первую очередь Петербург, который автор Парижачьи высоко оценивал. Другим источником прозаического творчества Ильязда, возможно, служат произведения французского писателя Реймонда Русселя, в особенности Африканские впечатления, с начала до конца построенные на строгих формальных схемах, на игре слов. Как у Ильязда, у Русселя самые мелкие детали псевдоинтриги впоследствии оказываются первостепенными пунктами. О Русселе много говорили в новорожденном сюрреалистическом кругу, собрания которого Ильязд периодически посещал в 1923—1924 гг. С другой стороны, общие черты соединяют Парижачьи с романами знаменитого ирландского писателя Джойса. Можно ли говорить даже о влиянии Джойса? Ильязд знал и читал Джойса, наверное, встречал его в Париже, где тот работал над своей книгой Finnegan’s Wake (адрес Джойса находится в одной из его записных книжек). Не только совпадения в писательском процессе соединяют Парижачьи с Finnegan’s Wake (в 1922 г. на берегу моря Джойс пишет свой роман, сначала озаглавленный Work in Progress, за несколько дней, а потом непрерывно возвращается к нему). В общем, и Джойс, и Ильязд являются игроками, которые постарались решить проблему отношений современного искусства (современной литературы) с вечными темами, с мифами и т. д. И тот, и другой нашли ответ на этот вопрос в исследовании бессознательного персонажа и читателя. Притом они оба столкнулись с речью, с языком и каждый по-своему использовал это литературное месторождение. Этому исследованию необходимо было вместиться в беспредметное построение. В рамке драматических произведений главным приемом было использование зауми. Став автором романов, Ильязд, естественно, прошел путь, близкий к пути автора Дублинцев и Улисса. Результатом исследовательского путешествия по звукам и смыслам явился этот странный роман, в котором словно деревянные лошади в карусели кружатся в маленькой части территории шестнадцатого округа города восемь “людей из Парижа”, так же как по Дублину бродил Мистер Блум. Но в основе Парижачьи лежит и взгляд эмигранта (хотя это не сказано прямо, среди персонажей есть и русские эмигранты, расстрига, например, является бывшим православным духовником) на Париж и его вызывающих то издевательство, то нежность жителей, всех вместе привлекательных и тревожных, разумных и развратных, занятых и суетливых, кротких и противных, словно ежи и зайцы.

Режис ГЕЙРО

ПАРИЖАЧЬИ. Опись

Орфография и пунктуация романа имеют ряд специфических особенностей. Так, например, частицы то, кое, нибудь И. Зданевич нередко пишет раздельно от слова, к которому они относятся. Частицу не он, наоборот, во многих случаях пишет со словом слитно. Запятые и другие знаки препинания он часто расставляет произвольно, хотя в отдельных случаях такая произвольность значима и ограничена определенными смысловыми рамками. Передавая быструю речь персонажей, Ильязд часто воздерживается от запятых, в особенности при перечислении предметов. В диалогах, в тех случаях, когда один персонаж перебивает другого, обычно отсутствуют точки. Произвольное обращение со знаками препинания было свойственно многим футуристам, в частности, членам группы “41°”. Это было вызвано не столько небрежностью, сколько следованием закону случайности в искусстве, согласно которому право на ошибку закреплено за художником и является неотъемлемым элементом его творческой свободы. По мере возможности издатели старались сохранить основные особенности авторской орфографии и пунктуации.

Вере Федоровне Шухаевой

Посвящение

Когда дни отличишь, одни от иных, если не нынче? Мы, писари, тще бьясь приволочь дурью здесь в обозренья, ждем были скачек, перья мня... и мня истыми, невдомек, дни парижачьи. Вы, Вера Шухаева, проживаете по виду скучному, небеспокойному в поселке, где небес кланяются преображенью толпы рыбачьи и руководствуются правилом стареть как можно позже. Вы забыли наизусть, уединенная, басню о соперничестве ежей и зайца, бестолочь разных потуг, снова выуживающую у нас чернь и ночи накануне ежегодного запустенья. Поэтому Вам, завистлив, я и приношу по почте для самого бережного... бережного чтенья последний отчет в нерешимые старозабытые новости, пока естественная история ежей и зайца еще продолжается.

Вызвал еж. Шарили мы перстом в буквах о цене грядых встреч, шли по столбцам, галдя, и наткнулись. Въявь трунить решил зауряд лист, от неуклюжей выдумки изволь усумниться в зайце. Осклабились седоки горных кофеен, смяли под стол, высмеяли и как ни в чем ни бывало.