Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 1

Как всегда, с появленьем Коки весь дом оживает. Преображенные лица начинают светиться откуда-то изнутри. Вот и Ваня — высокий, красивый. Красивее Коки, но такого огня, оживленья такого в нем нет. Оба очень между собою похожи. «Беленькие» — оба блондины или, скорее, светлые шатены, остальные двое — Вера и Леша — те «черненькие», темные, оба шатены. Подразделенье такое за ними упрочено с детства. Ваня спокойный, задумчивый, ласково-мягкий. Мне уделяет внимания он больше, чем кто-либо из братьев. За что его я очень люблю. Но Кока — это другое, особое. Правда, мне не часто приходится видеть его, но зато его присутствие так ощутимо сказывается на всех взрослых, что и я это чувствую. Даже если в данную минуту и нет его в комнате, если он где-то внизу, в саду, в поле — все равно, — в нашем доме присутствует радость. И все-таки мало приходится видеть его — так он торопится в эти недолгие наезды везде побывать и всюду поспеть. Если лето — охота, купанье, сад, скотный двор, сенокос. Да и если зима, как сейчас, — то же самое, в сущности: только что был и куда-то исчез. Минута — и нет его. Где он? Не знает никто. То ли забежал он к Аксюше узнать, как живет, что читает, и подарок — на платье или брошь с большим аметистом — вручить. Ведь недавно же был ее день рождения. Или где-нибудь, стоя под деревом с поваром, он обсуждает искусство приготовления трубочек со сливками, пирожного, с детства любимого им. Или он навестил Мадемуазель, или просто разговорился с кем-нибудь из старой прислуги. Ведь все его любят. Иначе, наверное, просто нельзя. Всех он помнит, всем что-нибудь привез, сообразно вкусам и нуждам. И с каждым ему интересно, и чувствуют все — интерес этот в нем непритворный. Впрочем, разве в нем что-либо притворное есть? Открытый, простой и веселый характер. Такому не хватит и времени для каких-нибудь поз, для какой-то рисовки. С детства такой он, и с детства отцу доставлял беспокойства больше, чем все остальные, вместе взятые. Это беспокойство с годами отнюдь не прошло, не уменьшилось даже. Скорее, напротив. И почему бы? Он искренен, предан, послушен. Ни тайн, ни фальши, ни лжи. Но в отце все живее сознанье, как трудно для старшего сына вступление в жизнь и как будет трудно в дальнейшем. Да, он не умеет кривить — компромиссы во всем ему чужды. Но плохо ли это? Конечно, неплохо — таким и следует быть. И все ж таки, в этом все дело. Он не сделает ничего нечестного, непорядочного, но и другие, младшие, тоже не сделают. Однако там, где они лишь неодобрительно промолчат, он скажет, где они уйдут, чтобы не видеть и не принимать участия, там он останется, чтобы требовать уважения к своей точке зрения, к своим убеждениям и правилам. Если отец нетерпим в вопросах долга, морали, религии, совести — Кока еще нетерпимее. Если отец бывает резок и прям, то в сыне эта прямота и резкость проявляются еще острее, иногда и просто от недостаточного знания жизни и ее условий. Да и не все и не всюду согласятся признать за ним право на это…

Только недавно, в период выпускных экзаменов, в училище произошла с ним неприятная история, которая могла ему обойтись дорого. Уже произведенные в офицеры старшие товарищи как-то вечером решили над ним подшутить, мишенью избрав его религиозное чувство. Распахнув дверь в темную комнату, в которой он только что лег спать, двое вошли с большими шандалами, тогда как третий, стоявший посередине в заколотой на груди простыне, подняв над головой какую-то посудину, что-то возглашал, имитируя выход церковный со святыми дарами. Все бывшие в комнате рассмеялись, кроме Коки. Прежде чем кто-нибудь сообразил, что случилось, он, подскочив, рубанул крест-накрест ладонью и вышиб свечи с обоих шандалов. Свечи погасли. Звук резких ударов восприняли многие как пощечины. Потребовали извинений. Извиняться же он наотрез отказался, настаивая на том, что ему самому полагаются извинения со стороны старших чином и возрастом. Весть об этом случае распространилась, дошла до начальства, и замять его было не так-то легко. Еле-еле противников кое-как помирили, чтобы не портить им всем репутаций…

Выбор полка для сыновей решался отцом. Из всех гвардейских полков наименее, кажется, популярным в салонах либерального Петербурга был Семеновский. После девятьсот пятого года, когда этот полк под командованием генерала Мина был брошен в Москве на усмирение восставших рабочих, многие считали, что полк запятнал себя несмываемым позором. Были дома, где семеновцев просто не принимали. Именно это и оказало решающее влияние на выбор отцом этого полка для его сыновей.