Страницкий. Не плакать, фрейлейн, не плакать. Кто знает, что нас ждет, кто знает, что у Страницкого на уме и чего он еще может добиться, если выпадет случай, великий, неповторимый случай! Зря, что ли, я забил четыре гола испанцам! И этот случай подвернулся. Не только для меня, но и для вас и для длинного Антона. Марихен, Марихен, Марихен, разве вы не слышите торжественной траурной музыки, которую целое утро разносит радио из окна Флейшеров? А речь, которую произнес министр внутренних дел?
Министр внутренних дел. …коварна, но наш Национальный герой может быть уверен, что в этом тяжком испытании с ним любовь и почитание всей нации. Мы будем верны герою Финстервальда и Сан-Плинплина, даже если он прокаженный, — произнесем же однажды это страшное, убийственное слово. Именно в этот час мы клянемся.
Диктор. Но предоставим министру внутренних дел продолжать свою привлекшую всеобщее внимание и не раз повторявшуюся в течение дня по радио речь; оставим также и инвалида Станиславского…
Страницкий
Диктор. …Страницкого, с его безумными надеждами, Марией и слепым водолазом Антоном, в чердачной комнате номер четырнадцать и обратимся к общественности.
Хотя Национальный герой с течением времени и несколько вышел из моды, хотя над ним у нас втайне даже посмеивались, как над музейным экспонатом, еще игравшим в качестве главы государства некоторую декоративную роль при открытии памятников и государственных визитах, но никем уже не принимавшимся всерьез, болезнь целиком и полностью восстановила его потускневшую славу; никогда еще Меве не был так популярен, как теперь. Его поясной портрет с косой улыбкой, как у Кларка Гейбла[38], но в целом больше напоминающий Гёте, — его поясной портрет сразу появился на всех стенах и в каждой комнате. Газеты пестрели посвященными ему сообщениями. Собирались конгрессы врачей. Забастовки с требованием повышения заработной платы были отменены под предлогом, что материальные разногласия неуместны перед лицом болезни Национального героя. Организовывались комитеты, по улицам шествовали дети, скандировавшие хором, Общество Меве торговало значками с надписью: «Не дадим Меве сгнить заживо!» Был основан Фонд Меве. Короче, возбуждение по поводу редкой в наших местах и потому занимавшей фантазию болезни было велико, и поэтому неудивительно, что на обоих инвалидов обращали еще меньше внимания, чем обычно. Ни одна монетка не упала в их помятую жестяную тарелку, пока они, полные надежд, совершали свой путь по раскаленным от солнца нескончаемым асфальтовым пустошам нашей столицы, направляясь к Вифлеемской клинике, где лежал Национальный герой: слепой — толкая тележку безногого, безногий — направляя шаги слепого.
Разносчик газет. Дневной выпуск: заболевание нашего Национального героя — абиссинская форма лепры. «Ди цайт»! «Ди цайт»! Интервью со специалистом по лепре Модерцаном!
Страницкий.
Продавец. Памятные значки Общества Меве! Покупайте значки Общества Меве!
Страницкий. Сверни направо, Антон! Направо! К собору Святого Себастьяна!
Антон.
Страницкий. Налево, Антон, мимо газового завода!
Антон. Пусто. Ни одного пфеннига. Никто ничего не дает.
Страницкий. На эти деньги, Антон, целый день покупают значки в честь Меве — с чего же тут тебе отчаиваться!
Выкрики. Фонд Меве, жертвуйте в Фонд Меве!
Антон. Есть хочется.
Страницкий. Есть? Сейчас?! Ты что, больной, вроде Меве?
Разносчик газет. «Эпоха»! Организация Объединенных Наций выражает сочувствие!
Антон. Странно. Еще вчера газетчики кричали все больше об экономическом кризисе, а сегодня что ни слово, то Меве.