Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

Адам сидит с ботинком в руке, смотрит куда-то в пустоту, и на длинной шее у него прыгает кадык, но вот он махнул рукой и натягивает тяжелый заскорузлый опорок. Пепек еще голый, он скребет себе спину и объясняет молодому крепильщику что-то насчет жульнических порядков на шахте, о пройдохах уполномоченных и так далее; узловатые мышцы на руках и бедрах так и перекатываются у него под кожей, он весь черный и мохнатый, точно собака, и от него разит потом… зато Пепек настоящий крепыш, ничего не скажешь; Мартинек благодушно смотрит на него сверху вниз голубыми глазами, почесывая золотые завитки на выпуклой груди; боже, какой он красивый! — любуется Станда, затаив дыхание; такое сильное, спокойное тело, широкие плечи, руки и ноги могучие, словно бревна… Станде вдруг становится ужасно стыдно своего длинного белого тела, своих вялых мышц на руках и узкой грудной клетке. «Какой я мужчина», — малодушно думает он и поспешно набрасывает на себя рабочую рубашку, но, выпростав голову из ворота, он видит, что крепильщик Мартинек по-детски улыбнулся ему всем своим круглым лицом. Станда обрадовался. «С Мартинеком я подружусь, — думает он уверенно. — Сколько ему может быть лет? Тридцать, не больше…» Каменщик Матула сопит, сражаясь со своей рубашкой; брюхо у него обвисло мешком, грудь словно у женщины, спина широкая, сильная, заплыла салом… Станда морщит нос, так ему противно. Чистый бегемот, ему бы еще только захрюкать. Наконец Матула всовывает свои толстые, словно надутые воздухом руки в рукава и натягивает грязную рубаху; из ворота показывается щетинистая башка и одутловатое лицо; теперь он сидит, отдуваясь, совершенно изнеможенный. «Боже мой, — недовольно рассуждает Станда, — и этот пьяный боров пойдет с нами! Да и вообще мы на героев не похожи; от нас так несет потом и вонью; и это называется спасательная команда! Ничтожная горсточка шахтеров — в огромной душевой нас и не видно! А еще говорят о спасении человеческой жизни! Почему не пошлют больше? Надо бы опустить в шахту всех четыреста пятьдесят углекопов с „Кристины“, пусть все сражаются с подземными силами за своих товарищей! Господи, какой будет толк от нас, от этой жалкой кучки!» — думает Станда, и душа у него уходит в пятки.

Но уже появился десятник-запальщик Андрес, по прозвищу «пес»; на нем такая же измятая одежда, как и на остальных, и такая же пропотевшая заскорузлая шапка, но он задирает нос и взглядом пересчитывает людей. Первая спасательная мгновенно замолкает. Каменщик Матула захрипел, взглянул на «пса» Андреса налитыми кровью глазами; он сжимает и разжимает опухшие кулачищи, точно хочет задушить запальщика. Тот скользнул по Матуле взглядом, но форса не сбавил.

— Готовы?

— Ага, — ответил за всех дед Суханек и вежливо осклабился беззубыми деснами.

— Берите лампы и пошли.

Шахтеры идут цепочкой к клети, помахивая тяжелыми лампами. Над лесом, за отвалами и заборами, стоит золотое послеполуденное солнце; Станде хочется остановиться, — ведь это, может быть, в последний раз! На сердце у него грустно и сладко, но ему приходится почти бегом догонять остальных. Выходит толстый замасленный машинист и смотрит на них.

— Бог в помощь, ребята! — кричит он шахтерам.

— Бог в помощь…

Клеть уже ждет, они набились в нее — можно спускаться. Кто-то протягивает им руку.

— Бог в помощь, молодцы, возвращайтесь!

Клеть проваливается, но еще видно, как наверху у канатов несколько человек в синих блузах поворачиваются и подносят руку к козырьку.

— Бог в помощь!

— Бог в помощь!

У «пса» Андреса твердеет лицо, дед Суханек шевелит губами, точно молится, а клеть летит вниз в черную шахту. У Станды на глазах навертываются слезы, все происходит так торжественно и печально, будто при последнем прощании. Даже Пепек хмурится и молчит; Адам смотрит куда-то ввалившимися глазами, но, вероятно, ничего не видит; Матула тяжело пыхтит, и только круглое, ясное, несколько сонное лицо крепильщика спокойно сияет. Клеть падает стремительно, и у Станды словно отрывается сердце и летит вниз, все глубже и глубже. А черные стены бегут и бегут вверх, и усиливается тяжесть в ногах и духота; горсточка людей с мигающими лампами спускается все ниже — и конца не видно этому спуску. «Не может быть, — ужасается Станда, — шахта никогда не была такой глубокой, мы падаем уже так долго! А вдруг все это мне только снится?» — приходит ему в голову, он тайком щиплет себя за руку и на мгновение закрывает глаза; но по-прежнему бегут вверх отпотевшие стены и тускло поблескивают капельки воды в свете мигающих ламп; по-прежнему крепко стиснуты челюсти Андреса, дед Суханек беспрерывно шевелит беззубым ртом, а Адам смотрит невидящим взором бог весть куда; только крепильщик Мартинек подмигнул Станде как старший товарищ и дружелюбно, чуть смущенно улыбнулся, — ничего, дескать, сейчас будем на месте, — или что-нибудь в этом роде. Станда переводит дух. Клеть замедляет ход и останавливается с мягким толчком; кто-то открывает ее снаружи и говорит:

— Бог в помощь!

У двери стоят двое носилок и толпятся люди.

— Бог в помощь, ребята!

— Бог в помощь!