Читаем Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы полностью

Прус. Никаких дурацких голосований! Сильнейшие передавали бы жизнь сильнейшим. Из рук в руки. Властители материи — властителям духа. Изобретатели — воинам. Предприниматели — диктаторам. Это была бы династия хозяев жизни. Династия, независимая от цивилизованного сброда.

Витек. А если б этот сброд в один прекрасный день пришел взять свое право на жизнь?

Прус. Нет, отнять чужое право на нее, право сильных. Ну что ж, один-другой деспот пал бы от рук возмутившихся рабов. Пусть! Революция — право рабов. Но единственный возможный прогресс в мире — это замена малых и слабых деспотов сильными и великими. Привилегия долголетия будет принадлежать деспотии избранных. Это… власть разума. Сверхчеловеческий авторитет знания и творческой мощи. Власть над людьми. Долговечные станут властителями человечества. Такая возможность в ваших руках, господа. Можете использовать или упустить ее. Я кончил. (Садится.)

Коленатый. Гм… Принадлежу я или, например, Грегор к этим наилучшим, избранным?

Прус. Нет.

Грегор. Но вы, конечно, принадлежите?

Прус. Теперь уже нет.

Грегор. Господа, оставим пустые разговоры. Тайна долголетия — собственность семьи Макропулос. Предоставьте этой семье поступать с рецептом, как ей вздумается.

Витек. Простите, то есть как?

Грегор. Рецептом будут пользоваться только члены этой семьи. Только потомки Элины Макропулос, кто бы они ни были.

Коленатый. И они будут жить вечно только потому, что произошли от какого-то бродяги или барона и шальной распутной истерички? Славная штука эта семейная собственность!

Грегор. Все равно!..

Коленатый. Мы имеем честь знать одного из членов этой семьи. Это… прошу прощенья… черт бы его взял — просто дегенерат какой-то. Милая семейка, нечего сказать!

Грегор. Как вам угодно. Пусть будут хоть кретинами или павианами. Пусть будут развратниками, вырожденцами, уродами, идиотами, чем хотите! Пусть будут воплощением зла. Это ничего не меняет: рецепт будет принадлежать им.

Коленатый. За-ме-чательно!

Доктор(выходит из спальни). Все в порядке. Теперь ей надо полежать.

Гаук. Так, так, полежать. Очень хорошо.

Доктор. Пойдемте домой, господин Гаук, я провожу вас.

Гаук. Ах, у нас тут такой важный разговор. Пожалуйста, оставьте меня еще немножко. Я… я… обязательно…

Доктор. Вас там ждут в коридоре. Не дурите, старина, а то…

Гаук. Нет, нет. Я… я… сейчас приду.

Доктор. Честь имею кланяться, господа. (Уходит.)

Коленатый. Вы говорили серьезно, Грегор?

Грегор. Совершенно серьезно.

Кристина(выходит из спальни). Говорите тише. Она хочет спать.

Коленатый. Поди сюда, Кристинка. Хотелось бы тебе прожить триста лет?

Кристина. О нет!

Коленатый. А если б у тебя в руках было средство для такой долгой жизни, что бы ты с ним сделала?

Кристина. Не знаю.

Витек. Дала бы его всем людям?

Кристина. Не знаю. А разве они стали бы от этого счастливее?

Коленатый. Но разве жить — это не великое счастье, девочка?

Кристина. Не знаю. Не спрашивайте меня.

Гаук. Ах, мадемуазель, человек так жаждет жить!

Кристина(закрыв глаза). Иногда… бывает… что нет.


Пауза.


Прус(подходит к ней.) Спасибо за Янека.

Кристина. Почему?

Прус. Потому что вы сейчас вспомнили о нем.

Кристина. Вспомнила? Точно я вообще могу думать о чем-нибудь другом!

Коленатый. А мы здесь спорим о вечной жизни.


Входит Эмилия, как тень; голова обвязана платком.Все встают.


Эмилия. Извините, что я… на минутку вас оставила.

Грегор. Как вы себя чувствуете?

Эмилия. Голова болит… Гнусно… противно…

Гаук. Ну, ну, пройдет.

Эмилия. Не пройдет, никогда не пройдет. Это у меня уже двести лет.

Коленатый. Что «это»?

Эмилия. Скука. Нет, даже не скука. Это… это… О, у вас, людей, для этого просто нет названия. Ни на одном человеческом языке. Бомбито говорил то же самое… Это так мерзко.

Грегор. Но что же это такое?

Эмилия. Не знаю. Все кругом так глупо, ненужно, бесцельно!.. Вот вы все здесь… а будто вас и нет. Словно вы вещи или тени. Что мне с вами делать?

Коленатый. Может быть, нам уйти?

Эмилия. Нет, все равно. Умереть или выйти за дверь — это одно и то же. Мне безразлично, есть что-нибудь или нет… А вы так возитесь с каждой дурацкой смертью. Какие вы странные! Ах…

Витек. Что с вами?

Эмилия. Нельзя, не надо человеку жить так долго!

Коленатый. Почему?

Эмилия. Это невыносимо. До ста, до ста тридцати лет еще можно выдержать, но потом, потом… начинаешь понимать, что… потом душа умирает.

Витек. Что начинаешь понимать?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза