Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки

Есть материалы простые и удивительно красивые, как лоза и солома, медь, лыко, обожженная и необожженная глина, но дутая импозантность полустолетия безвкусицы лишила нас радости пользоваться ими бесхитростно и прекрасно. Попробуйте раздобыть медный подсвечник, глиняный глечик, обливной горшок для цветов или грубую рогожку — не думаю, чтобы вы очень в этом преуспели. Если вы ищете обыкновенную дубовую доску, то вам она, пожалуй, обойдется дороже, чем доска под мрамор: и просто потому, что она стала раритетом в этом мире эрзацев и фальшивок. Я удивляюсь, как это до сих пор не изобрели искусственное дерево из старой газетной бумаги, искусственный чугун из зольных отходов, искусственный воздух — из дыма? Кажется, будто вся техника брошена у нас на фабрикацию фальшивых материй, вместо того чтобы облагораживать материалы естественные.

Убожество материала и качества труда прикрывается обычно разного рода отделками. Если на вашей суповой тарелке тиснут вид на Градчаны[107] или веночек из роз, знайте, что это очень плохой фарфор и было бы честнее есть свой суп из глиняной миски. Если вам предлагают приобрести «спальный гарнитур великолепной резьбы», будьте уверены, что это брак. Чем неустойчивее валюта, тем роскошней банкноты — то же самое и с товарами: чем больше украшений, тем меньше их подлинная ценность. «Богатая резная рама» — вовсе не резная, а печатная или лепная из гипса; настоящая резная рама, как правило, очень проста.

Отдайте предпочтение простым и порядочным материалам перед порочной вычурностью заменителей и отделок; черт побери, сделайте это хотя бы по соображениям морали! Фабричный ковер, притворяющийся персидским ковром ручной работы, — это ханжество, у вас под ногами — обман, вы ходите по фальсифицированной действительности, вы стоите не на твердой земле, а на неумеренных притязаниях, и лучше было бы для вашей души на том и на этом свете, если б вы посыпали свои полы песком смиренья. Это вопрос нравственной чистоты и искренности, чтобы все вокруг вас было честным и без обмана. Оригинальность вещей зависит не столько от их формы, сколько от качества природного материала: любой чистый, совершенный материал бесконечно оригинален — просто потому, что он не имитация. Фальшивая вещь так же ужасна, как и фальшивая улыбка.

Культура жилища, если это вообще культура, должна быть прежде всего элементом жизненной этики; и на вещах и в них самих живут правда и ложь, добродетель и порок, искренность и лицемерие, простота и чванство; если вы привыкнете мерить вещи, в кругу которых живете, этими понятиями, вам всегда будет легко сделать выбор; вы обнаружите волшебную закономерность: на стороне нравственно-положительной сосредоточена вся красота, весь хороший вкус и ясный стиль и, к тому же, все выгоды практического использования, на другой же стороне царят уродство, дискомфорт, непрочность и скрежет зубовный, аминь.

1924

Об изобретениях

Изобретение

Я очень люблю всякие технические новинки — не потому, что я их принимаю как должное, а потому что они вызывают у меня неумеренный восторг. Я не люблю их в том смысле, в каком любит практик, американец или покойный Индржих Флейшнер[108]; я люблю их как первобытный человек; я люблю их за то, что это удивительные, загадочные и не поддающиеся пониманию вещи. Я люблю телефон, потому что он таит в себе бездну неожиданностей, ну, например, когда АТС соединяет вас по ошибке не с тем номером и вы по-дружески обращаетесь к человеку: «Послушай, ты, балда», — или еще как-нибудь в том же роде; я люблю трамвай, потому что пути его неисповедимы, в то время как путь домой пешком — совершенно «исповедим» и потому неувлекателен. Я завел себе американскую печку, потому что она требует к себе столько внимания и постоянного личного контакта, будто держишь дома индийского слона или австралийского кенгуру. А теперь я завел себе шведский пылесос. Правда, может быть, следовало бы сказать, что шведский пылесос завел себе меня.

Господин, принесший и всучивший его мне, говорил, что внутри цилиндра находится мотор; по-видимому, так оно и есть, потому что, когда его включишь, пылесос производит шум, как небольшая фабрика. Далее, к нему полагается шнур и всевозможные трубочки и насадки, штук десять; во все это можно играть, как в детский конструктор. Шнур втыкается в штепсель, а другим концом вы возите по полу или по чему хотите; цилиндр при этом завывает, как паровой каток, и уже от одного этого воя страшно разогревается. Как видите, все очень просто. Ах да, чуть было не забыл о самом главном: внутри цилиндра есть такой мешочек, его нужно вынуть и вытряхнуть на газетку; и вот тогда-то и начинается: «Это просто невероятно!», «С ума сойти!» — и вы созываете весь дом, чтобы все лично удостоверились, сколько в этом мешочке пыли. Уверяю вас, восторги присутствующих и составляют главную выгоду от содержания пылесоса, ежедневно поставляющего вам массу ни с чем не сравнимых удовольствий.