Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески

Другой раз премьера, ну, допустим, «Дон-Карлос», и в отчете читаем: «Несмотря на пышные костюмы, театр был полупустой». Во всех пражских театрах, где пестуется хоть капля искусство, мы насчитаем восемь — десять тысяч мест, а если выдастся более или менее погожее весеннее воскресенье, уверен, что во всех пражских театрах, вместе взятых, не насчитаешь и трех тысяч зрителей. А на матче «Селтик» — «Спарта» было 40 000. Да еще было торжественное открытие Стадиона, играли в футбол, бегали, гребли, маршировали в двадцати разных местах. Если кому-нибудь в то воскресенье приспичило играть на скрипке или на губах в концертном зале, он бы навряд ли наскреб публики на партию в алагер. Потому что 40 000 были на Летной[240], так же как «70 000 нас под Тешином, под Тешином»[241].

Еще с тех времен, когда я был левым крайним, помню, как это волнует — забить гол или дать бутцей по ноге нападающему противника, но помню и другое — на каком-то международном матче, куда мне достали билет, меня волновало только одно: что, собственно, видят стоящие в проходах люди и как они вообще могут дышать. Вопроса этого я так и не решил, потому что больше я туда не ходок, даже если мне пообещают в награду обол в древнегреческой валюте. Но я предполагаю, что в этом есть какое-то неведомое мне наслаждение ничего не видеть, толкаться, сопеть, вонять, ощущать на животе чей-то локоть, между ребрами чье-то колено и про себя утешаться, что всем, кто рядом, и прочим тридцати тысячам так же плохо. Думаю, что люди туда ходят из зловредности, чтобы своим присутствием еще усугубить и без того невыносимую ситуацию на стадионе. «Ну, погодите, голубчики, — думает, наверное, каждый, кто стремится на матч, — уж я вам подпорчу воскресный денек, уж я потопчусь по ногам, потолкаюсь, потянусь во весь рост, чтобы вам ничего не увидеть, раз мне ничего не видно, буду грубить, сопеть, как не скажу кто, то-то будет веселье, когда вы разозлитесь на меня, а я на вас и каждый из нас на каждого другого за то, что тот тоже здесь». Судя по всему, это какой-то источник злобного веселья, и мне понятно, почему туда устремляется вся Прага (включая Грдлоржезы и прочее).

Из этого способа развлекаться надо извлечь урок выставкам и театрам. Почему, собственно, туда мало кто ходит? Считается, что в театрах, на концертах, художественных выставках пусто потому, что туда никто не ходит.

Все наоборот. Туда никто не ходит потому, что там пусто. Там чересчур просторно. Чересчур хорошо видно и слышно. Чересчур хороший воздух. Нет толчеи. А это скучно.

Если вы хотите спасти театры, концерты и выставки, устройте там давку. Не ограничивайте вход. Пустите тридцать тысяч в театр, который рассчитан на полторы тысячи. Позвольте каждому добывать себе место локтями и копытами, зубами и когтями. Разрешите стоять на сиденьях. Добивайтесь, чтобы у картины была такая толчея, что не увидишь даже рамы. Обеспечьте, чтобы актрисе кричали «раззява», «мазила», «г…» и тому подобное. Когда не будет слышно даже собственного голоса, публика сможет браниться друг с другом. Вентиляторы могут запускать искусственную вонь. Чем день жарче, тем жарче топить театр. И так далее, и тому подобное.

Может, вы думаете, что на последней экономической выставке было столько народу, потому что все интересуются экономикой? Или на ПРЯ[242] толпы потому, что там можно увидеть что-нибудь иное, нежели в витринах на любой другой улице?

Боже сохрани, ничего особенного и необычного там нет, а то, что есть, того никто в этой давке не увидит, но люди валят туда валом, потому что там толпа, потому что туда идут все. Тайна массового успеха какого бы то ни было дела только в массовости, потому что народ хочет развлекаться, иными словами, народ хочет толкаться.

На пороге загадочного

Встречаются люди, которые не верят ни во что, не признают даже, что блоха на ладони означает письмо, но и эти твердокаменные верят в Судьбу.

Вот, например, Ньютон открыл, что любая вещь падает отвесно вниз, но это неправда, каждый знает, что запонка от воротничка никогда не падает отвесно вниз, а всегда вбок и норовит закатиться под кровать или под комод. До сих пор никакая физика, никакая теория гравитации не могут объяснить этого фатального явления, ясно только, что оно метафизическое, абсолютный и таинственный закон Судьбы.

И таких законов не перечесть. Тысячекратно проверен закон вредности: то, что не нужно, все время попадается на глаза, но как только оно становится нужным, его нет как нет. Обшариваете методично все шкафы и ящики — нету. В конце концов обозлитесь и решите обойтись без него. В ту же секунду оно появится либо там, где ему и положено быть, либо там, где сроду не бывало, и начнет дразнить вас своим видом до тех пор, пока не понадобится опять, и тогда с поразительной чуткостью оно снова исчезнет.