Собрание сочинений в шести томах т.2

Л.З. шел в своем воображении гораздо дальше. Он прикидывал оптимальные варианты ликвидации этого патологического поросенка… Верочки дали в постели стопроцентную гарантию того, что Розенблюм сделал открытие века. Странно, что никто не заметил раньше «смертин» в структурном биохимическом анализе крови, кала, мочи и даже мокроты… Любой осел, сказали Верочки, может теперь обойтись без всяких Розенблюмов. Реплика эта натолкнула Л.З. на очень интересную мысль… на очень интересную мысль…

Она казалась просто всеразрешительной. И, ободренный ею, он чудесно налгал Ройтману о чудовищном запирательстве «идиотика». О том, как он применил к нему ряд приемов активного следствия, но теперь, после рассказа о злоключениях Ройтмана, пережитых с нечеловеческим мужеством и благородством, становится совершенно ясной патологическая природа «идиотиковских» запирательств. Он лишь получал непотребное наслаждение от побоев и оскорблений. Вытянуть из него ничего не удалось, но доведен он до крайней растерянности. Безусловно, чувствуя себя загнанным, сделает немало глупостей.

– Ты посмотришь, как я вытягиваю душу у подследственных. Как я заставляю их память работать в нужном для нас направлении, – сказал Ройтман. – И на что они идут ради избавления от очередного допроса. Ты все это увидишь собственными глазами. – Помимо воли Ройтмана, в последней фразе прозвучал зловещий намек. Но Л.З., внутренне содрогнувшись, не подал виду.

– Гениально, – сказал он с наигранным восхищением.

Отвлечение от дел и веселая беседа, в которой приняли участие и Верочки, существенно сблизили двух злодеев в обоюдном, тайном желании поскорей укокошить друг друга…

Утром Л.З. сказал, что, все хорошенько обдумав, он пришел к выводу о нежелательности дальнейшей возни с Ро-зенблюмом. Не стоит тратить время и нервы. Побои ни к чему не приведут. Его необходимо убрать. Причем как можно скорее…

Ройтман согласился с мудрой поправкой Л.З., попросив дать Розенблюму на завтрак чего-нибудь очень солененького, например красной зачерствевшей икорки и несвежего сыра «рокфор». Никакого чая при этом не давать. Вскоре «идиотик» начнет ныть и требовать воды. Вот тогда-то он и выпьет сельтерской с новым замечательным советским ядом, за синтезирование которого видные химики во главе с Несмеяновым получили закрытую Сталинскую премию первой степени. Выпив этого яда, человек мягко отупляется неотразимой дремотой, но умирает, только уснув, от паралича сердца.

Розенблюму было объявлено, что после завтрака он подпишет протокол о снятии с него всех подозрений. Затем он будет препровожден на машине домой.

Розенблюм настолько повеселел, что умял завтрак в прекрасном расположении духа. После бутербродов с красной икрой и сыром «рокфор» вальяжно попросил чашку крепкого кофе. Л.З. грубо ответил, что здесь не зал ожидания. Дома будет и кофе, и какао…

Протокол, подписанный Розенблюмом, Ройтман тут же сжег по настоянию Л.З…

– Почему задерживается мое освобождение?… Я не со гласен со статусом арестованного… Я умираю от жажды… Безобразие… Просто – тридцать седьмой год, – начал вы ходить из себя Розенблюм минут через двадцать.

Л.З. оцепенело наблюдал за действиями Ройтмана. На кухне он налил в хрустальный бокал газированной воды из сифона. В воду накапал бесцветного новейшего советского яда.

– Извините, пожалуйста, Герш Евсеевич. Запамятова ли. Дела. Не учли, что водоснабжение отключено до худших времен…

Ройтман, войдя в АБОУБ, держал в руках бокал с игриво и свежо пузырящейся газировкой.

– Это мне? – обрадовался несчастный. Он залпом, на глазах у Л.З. выпил яд. Даже застонал слегка от удовольствия и чудесного холодка, ломившего зубы. По-светски отрыгнул в стороночку избыток углекислого газка. – Бла-а-аго-дарю… Я готов.

– Можете погулять перед домом, – сказал Ройтман. – Вы будете доставлены на свою квартиру. Прошу подписать бумажонку о неразглашении. Психология советского допроса априорно постулирует готовность допрашиваемого добровольно…

– Больше – ни слова… Я все подпишу, – сказал Розенблюм.

Почему-то почувствовав себя хозяином положения, а оттого и заспешив с соответствующими жестами, Ройтман сам копал себе могилу. Он ни на йоту не сомневался в том, что Л.З. – слюнявый фраер, которого даже скучновато му-тотошить на допросах, потому что он будет ползать через недельку по полу и булькать, как рак в кипятке, вымачивая жизнь за чистосердечные признания… уж я тебе, блядище, напомню твои «конкретно» и групповую еблю… носок мой вонючий будешь жевать вместо птюхи черного… специально ног мыть не буду…

– Ты, я вижу, слабачок, Захарыч… в кабинете засиделся… отвык от работенки с людьми, – ведя по шоссе своего трофейного красавца, подтравливал Ройтман. Внутренне он уже перешел от законченного дела Розенблюма непосредственно к делу Мехлиса о вредительстве в лаборатории Кремлевки по заданию разведывательных служб США и Израиля…