Собрание сочинений в шести томах т.2

– Может, – спрашиваю, – зайдешь? Посидим чуток, покурим, положение международное обсудим, поболтаем насчет колбасных обрезков, яичного порошка, а также насчет картошки – дров поджарить?

Ничего не ответил Ахмед. Попросил я не разглашать всю эту нашу военную тайну. Но с афганцами можно дело иметь. Это – люди чести.

Будим роту. Соседней тоже выделили гашиша и спирта, и началась у нас бешбармачина несусветная. Напились, накурились, каптерку с продуктами разнесли вдребезги, нажрались первый раз за кампанию по-человечески, потому что продукты были для высших офицеров и проверяющих из Москвы. А Феликс Кузнецов ходил промеж нас и втолковывал свою жвачку насчет утверждения советскими солдатами в народно-освободительных войнах ленинских нравственных принципов.

Всю дивизию мы, конечно, «задвинуть» и напоить не могли, но пара наших особо ударных головорезовских рот словила кайф. А как словила, так и повело и меня, и Кольку с другими огольцами пошалить в Кабуле. Да и за машину отчитаться следовало…

Окружили мы пару домов каких-то и давай строчить по ним из «калашков» своих. Тех, которые из окон прыгать начали, косили на лету. Перебили человек сорок, если не больше. Карали пособников басмачей, угнавших «Камаз» в ночной тьме… Не могу точно сказать: были мы вменяемыми или невменяемыми. Просто убивать хотелось отчаянно – зло срывать за паскудную солдатскую жизнь.

А когда приказ вышел к рейду карательному готовиться, в похмелье наши роты находились и в наркоманской задрыжке. Генерал примчал, оглядел нас, проверил с врачами, ногами топал, рычал, Феликса Кузнецова за боро-денку таскал и наганом играл перед харей его с собачьим прикусом.

Окружили нас трезвые солдаты и погнали прямо на аэродром. Затолкали в самолет. Не успели мы очухаться, как высаживают нас где-то под Москвой, среди русской, слава Тебе, Господи, природы, в чистоте снегов, на окаянном родном ветру.

Держали всех в госпитале. Не допрашивали. Наоборот, внушали, чтобы все постарались забыть и помнить лишь об одном: мы выполняли интернациональный долг. Лечили от алкоголизма и наркомании. Вылечили вроде бы успешно вполне. Дали на год инвалидность по второй группе и приличную пенсию.

Но при чем тут деньги, когда возвратились мы с Колей притихшим в Рязань нашу замечательную к приокским бережкам, а в магазинах на прилавках ишачий хер ночевал. На рынках же такие цены, что двадцати пенсий не хватит на прожив.

Помаялись мы с Колей два месяца, попили да порасска-зывали о своих баталиях родным, близким и просто собутыльникам. Девки наши, между прочим, сразу же бросили нас, откровенно сказав, что страшно им с нами и в быту, и в постели. Что глаза, например, у меня бегают и вытаращиваются, как у бывшего надзирателя рязанской тюрьмы Вял-кина, который в расстрел выводил людей приговоренных.

– Ах, значит, мы с тобой, Коля, убийцы теперь профессиональные, – говорю дружку своему.

– Выходит так, – отвечает Коля.

– А раз так, – говорю, – то чего же нам без дела простаивать. Наш интернациональный долг, согласно учению Феликса Кузнецова, бороться за чистоту ленинских идей со спекулянтами из союзных республик, действующих на внутренних рынках страны на руку афганским басмачам и гребущих деньги из карманов голодных рабочих людей города Рязани. Понял?

Все Коля в момент понял. Повеселел даже. Приободрился. Словно цель у него в жизни появилась. Кровушкой, одним словом, запахло, фронтовым нашим народно-освободительным делом понесло…

Остальное было просто. На Попова мы, кстати, не нападали вовсе, так как были с ним знакомы со школы. Сонную артерию я ему перерезал, чтобы не мучился. Все же – школьный товарищ. Пистолет забрали. Патронов, правда, мало было в нем. Денег оставили в кармане на похороны и поминки – обе наши пенсии.

Затем машину мы угнали и перекрасили. Узбека нашли богатого на рынке. Помидорами, огурцами и гранатами он торговал. Предложили ему «Волгу» продать ввиду покупки дома перед свадьбой. Взял узбек денежки и друга своего. Оба в тюбетейках были. Поехали в комиссионку. По дороге Коля прострелил им обоим черепа и хохотал при этом ужасно. Двадцать пять тысяч забрали мы у спекулянтов, и «Волга» осталась с нами. Поехали в Тулу. Там тоже двоих грузин порешили и тоже за двадцать пять тысяч. «Волги» нынче в большой цене, а денег спекулянтам девать некуда все равно.

Не надо было, конечно, уезжать из родной Рязани. Тем более в Тулу, где спокон веков наблюдался бардак в общественной жизни. В Рязани мы бы не погорели…

Оставалось всего четыре патрона, когда остановили нас легавые на шоссейке.

– Огонь! – говорю Коле.

Тот на месте укладывает обоих. Забираем и ихние пистолеты. Кино, граждане судьи, началось. Форменное кино. Вторая серия «Дни и ночи Кабула», режиссер Феликс Кузнецов, музыка Феликса Жержинского, редактор Громыко, оператор маршал Устинов… Погоня. Шмаляем. Летим на простреленном баллоне под откос. Коля от раны кровью истекает.