Собрание сочинений в шести томах. Том 6

В 1974 году Мишу Хейфеца посадили. Дело по нынешним временам не стоило выеденного яйца: он и В. Марамзин составили и "самиздали" двухтомник И. Бродского. Миша написал к нему предисловие, естественно, не вполне литературоведческое, было там и про танки, утюжившие Чехословакию, и многое другое. Взяли по доносу одного из соседей по писательскому дому на Новороссийской улице. Началось следствие. Жена его Райка прилетела в Москву — надо было что-то предпринимать, нам казалось тогда, что можно что-то сделать, ну хотя бы для начала найти хорошего адвоката. Но оказалось, что все хорошие адвокаты уже провели к тому времени свои громкие процессы и дисквалифицированы на многие годы вперед. Б. Золотухин, к которому я обращалась, лишился работы более чем на 20 лет. Выяснилось, что адвокатов подследственным КГБ предлагал своих.

Володя Альбрехт, член комитета помощи семьям политзаключенных, написал какое-то воззвание, но оно показалось нам малоубедительным, и мы решили отправиться к Сахарову. Куда еще?..

Андрей Дмитриевич сразу предложил:

— Сегодня в 18 часов я смогу передать за рубеж ваше (жены) обращение к женщинам мира.

Райка растерялась:

— Но ведь меня немедленно выгонят с работы?

— Конечно.

— А можно до шести подумать?

— Подумайте и позвоните.

Мы помчались к Ю. О. На душе было как-то безнадежно скверно: передать обращение — лишить куска хлеба двух малолетних детей, оказаться на улице, не передать — упустить хоть какую-то возможность помочь Мишке. Что делать? Что предпринять?

Решили — надо посоветоваться с Ю. О. С дороги позвонили ему, он велел приезжать.

Минут через сорок мы были у его дома (с улицы Чкалова, т. е. от Курской до Преображенки, а там одну остановочку напрямик до Просторной пешком).

Поднялись на девятый этаж (с площадки, почти от двери, лестница на чердак. Чердак, как мне недавно рассказала Клара, жена Ю. О., сыгравший в их переселении в эту квартиру не последнюю роль. Судьбу переезда решила кошка Кася: ей здесь будет прекрасно — гулять на чердаке по ночам с женихами. Оба они, Ю. О. и Клара, кошатники. Ю. О., подписывая книжку, всегда рисовал кошку, а то и несколько) . Позвонили. На наш звонок никто не ответил. Мы спустились вниз, сели на лавочку у подъезда и стали ждать.

Довольно скоро показался Ю. О. в сопровождении высокой, броско одетой (по нашим понятиям), стройной молодой женщины.

— Вот, ходил встречать, знакомьтесь — Ванесса Рэдгрейв (дай Бог память, кажется, это была она, но в ту минуту наши головы были забиты совсем другим), английская звезда. Будет сниматься в "Смуглой леди".

Мы вошли в лифт. Звезда была вся в желтой коже — кожаные брюки, кожаная куртка, перехваченная широким ремнем с большой, должно быть, серебряной пряжкой, усыпанной камнями.

— Камушки любит, — усмехнулся, перехватив наши взгляды Ю. О., и щелкнул по этим камушкам пальцами безо всякого почтения.

Кажется, английской звезде все нравилось.

Вошли в квартиру.

Ю. О. велел англичанке поставить чайник и сесть в другой комнате — у нас дела, пояснил он ей, а нам подмигнул: — Вживается в образ.

Не знаю, понимала ли она по-русски, однако молча сделала, как он сказал. А мы пошли в большую комнату (какую уж там "большую", вся квартира, наверное, метра двадцать четыре, московский стандарт).

Рассказали про визит к Сахарову.

— Нет, ребята, не надо ничего передавать. Толку особого не будет, а с работы попрут.

Достал с полки Уголовный кодекс.

— Для начала сделаем вот что. — И он стал записывать на клочке бумаги карандашом вопросы, которые в первую очередь нам следовало выяснить — что ему шьют, какой статьей грозят, ну, много разных сугубо практических вопросов и к самому Мишке, и по поводу его дела.

Это было конкретное, немедленное действие, включенность в чужую беду. Оттого ли, что Мишка был Ю. О. другом (просто добрым приятелем? — не могу судить о степени их близости), или так диктовал его собственный опыт, а может, потому, что чужая беда была для него не бедой вообще, а бедой живого конкретного человека, и его бедой тоже, но мы как-то успокоились. И даже появилась надежда.

Чайник к тому времени почти распаялся. Звезда мирового кино сладко посапывала в соседней комнате. Мы выпили чаю с карамельками, всегдашней принадлежностью чайного стола этого дома, и пошли звонить Андрею Дмитриевичу из автомата.

Миша Хейфец получил четыре года строгого режима мордовских лагерей и два года ссылки в город Ермак в Казахстане, — "родные места" Ю. О.

Когда он освободился, Ю. О. уже не было в живых. Провожая Мишку за кордон, куда он был выдворен после освобождения в течение двух недель, я отдала ему на память тот клочок бумаги, с карандашными каракулями.

Да, почерк у Ю. О. был не прекрасный.

Из переписки

* * *

Письмо Н. Я. Берковскому

Уважаемый Наум Яковлевич,