Собрание сочинений в шести томах

Любовь, кирюха, чтоб ты знал, пиздец как невозможно, мучает организм тела, тут же изводит душу, а уж они-то совместно, вроде партии-правительства, выкручивают твою личность, терзают ее и взвинчивают так, что хрена с два развинтишься, и в это время мужчина хочет только женщину – одну из всех… врубись: это в нас осталось еще от первоначальных обезьян эволюции Чарли Чаплина, верней Чарли Дарвина, как меня образовывал наш Академик… жисть, сука, была мне не в жисть… главное, дышать стало так натужно, что охота превратиться в Анну Каренину и ебнуться под тот самый паровоз, который отвозит говно из Кремля на колхозные поля.

Короче, весь этот геморрой, зубодробилка и терзающий ревматизм, называется, как сказал Тургенев, первой любовью… нехуй лыбиться: по роду работы дрочил я очень медленно, иногда целый час, так как между телом и душой – ни малейшего не было у меня согласия… одновременно читал разные книги, создавал в себе настроение уважения к жизни и науке – не наоборот… ты меня изводишь!.. о книгах – позже, я сказал – позже, блядский род, о книгах!.. читать привык я очень быстро, а на средней скорости мастурбируя, кучу книг проглотил, не перескажешь названий… плевать, что лично ты дрочил бы быстро, а читал долго… ты лучше пасть заткни и хоть одно открой, философ хуев, ухо.

13

Характер имею такой: решение принимаю как раз тогда, когда самая уже пора приставлять хуй к виску – кончать самоубийством и нахер никому не нужную, найденную на пороге обкома, всю эту жизнь, данного мне существования белковых тел… кемарил на полу – не на потолке же… один раз не хватило нервишек – не выдержал, растерзал кальсоны на мелкие кусочки, иными словами, сжигаю за собою все мосты, отступать некуда… затем встал, как в церкви, на коленки, с головою зарылся в одеяло и тоскливо мычу:

– Влада Юрьевна, не могу пытку такую вытерпеть – или помилуйте или, говоря хирургически, определенно кастрируйте…

Что же, боже мой, отвечает Первая Любовь, она же Маша Троекурова, мадам Бонасье, Нелли Уленшпигель, Аксинья, «Тихий Дон», в общем, мороз и солнце, день чудесный?.. я, отвечает Влада Юрьевна, нисколечки не удивлена… между прочим, медовый ее голос тих, спокоен, как будто стоял в тот момент не вопрос о жизни моей и о моей же смерти, а сидим мы с нею в баре и беседуем о том, о сем, попиваем жигулевское пивко, воблочкой закусываем вяленой… мне, говорит она, отдать вам всю себя не жалко, только, к сожалению, из подобной близости ничего у нас не выйдет, потому что я окончательно фригидная особа, далекая от оргазма удовлетворения и вас, Николай Николаевич, и себя лично.

Стою, значит, на коленках, дрожу, сердчишко рвется из ребер, как голодный тигр в зверинце, сожрать сторожиху желающий, а она продолжает:

– Моя жизнь с Молодиным была пыткой для меня и для него. Поэтому вам лучше с замороженной рыбой переспать, чем со мной. Такая для мужчины женщина, как я – оскорбление и унижение. Только не подумайте, что кокетливо капризничаю. В конце концов, Николай Николаевич, пожалуйста – снимайте шлепанцы, ложитесь.

Ну, думаю, Коля-Николай, это момент моментов – никак нельзя тебе жидко обосраться, никак… ух, кирюха, давай врежем еще по одной!.. я тебя уважаю не за интеллект, а исключительно за силу акульчих твоих челюстей… ты – легенда и рекорд по откусыванию своими же зубами чемоданных замков.