Собрание сочинений в трех томах. Том 3

Возвращаясь к современности, отчетливей замечаешь одно из наших литературных пристрастий — гигантоманию. Наша страна строит огромные заводы, комбинаты, электростанции. Мы уже привыкли к этому, и когда кто-нибудь из нас начинает писать на такую тему, то охотнее берет в качестве плацдарма великую стройку. Почему? Да потому, что проще и легче. Писатель изобразит общую картину стройки, нарисует сложную систему металлоконструкций, выделит башенные краны, где-то появится человек — и все хорошо. Уже есть видимость литературы. Труднее написать о мастерской в каком-нибудь районном центре, где нет ни башенных кранов, ни других внешних эффектов. На первом месте там должен быть человек, а вот сделать его большим и видным отовсюду — дело творчески трудное. Там его никакими металлоконструкциями не заменишь.

Мою мысль не надо путать с ложной идеей дегероизации. На маленькой стройке, как и на большой, должны быть свои герои. Если взять западную литературу, то классическим примером в таком плане может служить «Старик и море» Хемингуэя. Что в этом произведении? Старик и море, старик и огромная рыбина, о которой тот мечтал всю жизнь. Но это же — поэма, гимн человеку!

Наш грех в том, что мы не можем избежать давления моды, стихии очередной кампании. В одно время поэты бросились описывать стройки ГЭС, потом их привлекла целина. И все это делалось гуртом, тогда как у каждого поэта и прозаика должно быть свое поле — плохое ли, хорошее ли, но надо его возделывать, потому что возделывать, в конце концов, надо всю землю. Творческий труд даже на плохой земле может создать чудо.

В связи с нашей гигантоманией возникает еще одна проблема. Когда мы строим что-нибудь великое, то не всегда знаем, что это дает конкретному человеку — участнику стройки, например, или жителю близлежащего села. Мы научились описывать стройки, обосновывать их необходимость в реальных человеческих нуждах, а вот потом, когда построим, личную долю человека в полученных выгодах показать не умеем. Возьмем, к примеру, большую, интересную поэму М. Луконина «Признание в любви». В ее первой, еще дореволюционной части семейный конфликт Денисовых уже приводит к выводу, что заволжская земля, как воды, требует социальных перемен. Разбогатевший на чужом горе Ефим еще может поднять воду из ерика на свои земли, зато другим, всем другим, это недоступно. Ефим богатеет, народ голодает. В раннее советское время мы тоже не могли дать земле волжской воды, протекавшей рядом. Одному из младших Денисовых, пошедших в ногу со временем, еще приходилось краснеть за природу.

За тебя покраснел,

понимаешь, природа,

ты такая уже не по нраву ему.

Ты давно уже отстаешь от народа.

А народ за тобой не вернется во тьму.

Еще в ту пору в народе окрепло желание внести в природу свои поправки. За этим желанием стоят живые люди, так что стройка Волгоградской ГЭС исторически оправдана чаяниями этих людей. А вот когда ГЭС уже построена и хорошо описана, поэт не мог сказать, что же она дала главным героям поэмы. Если в начале поэмы были конфликты и характеры, то в конце они растворились в строительной горячке. Те, до которых надо бы довести выгоды стройки, оказались героями эпизодическими, иллюстративными. Где-то мелькнули школьные косички телятницы Наташи, безымянно прошумели подростки. От Быковых хуторов, перевезенных на новое место и уже не олицетворенных героями, по существу, осталось только название. Сам по себе добротный стих, отражающий наши строительные завоевания на Волге, оказывается непривязанным к конкретной судьбе и начинает звучать слишком «вообще».

Сколько хочешь земли,

Сколько хочешь земли для труда.

Сколько хочешь воды.

Не окинешь высокого неба!

Сколько хочешь живи!

Хватит всем поколеньям всегда

свободного воздуха,

освобожденного риса

и хлеба.

Приведя в пример поэму М. Луконина, не хочу вину за слабость ее последней части взвалить только на него. В этой слабости, как в капле воды, отразилось наше общее неумение не в литературе, а в жизни — доводить суть материальных стимулов до человека. Мы слишком привыкли делать раскладки материальных благ на душу населения в масштабе всей страны.

Поэт может расти только тогда, когда он решает большие поэтические задачи — большие не по величине описываемых объектов, а по высоте и благородству замыслов. Герой «Калевалы» мог бы соблазниться красивым луком, золотой лодкой, но не соблазнился. Он знал, что ему нужно, и терпеливо шел от одной вещи к другой, прежде чем отковать Сампо. Точно так же работает и поэт. Каждая вещь совершенствует его мастерство. Только решив одну поэтическую задачу, он может перейти к другой, более высокой. При этом очень важны категории, которыми мыслит поэт. Дело тут не в объеме произведения. Оно может быть маленьким, интонация спокойной, а мысль огромной и потрясающей, как «Последний катаклизм» Ф. Тютчева.

Когда придет последний нас природы

И связь веществ разрушится земных,

Все сущее опять покроют воды

И божий лик отобразится в них.