Собрание сочинений. Зомби

— Ну да. Ее везет сестра из больницы, где ей вернули память. То есть это если память вправду вернулась. Раз ты говоришь, что ее не знаешь, так, наверно, нет.

— Когда они собирались туда добраться?

— Откуда мне знать! Выехали вчера утром. Я только хотел узнать для месье Полинарда, правда ли, что Тина Англэйд из твоей деревни, или они зря туда едут.

— Зря, — ответил Люк и замолчал.

Он выходил первым. И постоял минуту, хмурясь вслед уходящему автобусу. Потом развернулся и зашагал по булыжной мостовой к домику, где жил с нынешней своей подружкой. Девушки не было дома. Люк зашел в спальню, уселся на кровать спиной к изголовью и обхватил колени руками. Потом закрыл глаза и вызвал в памяти лицо.

До сих пор он всего два раза пытался проделать это, и оба раза не совсем удачно. Но во второй раз получилось лучше, чем в первый, так что, пожалуй, он понемногу учился, как и предсказывал Маргал. Почувствовав, что покрывается потом, он стянул дорогую рубаху и отбросил ее к ногам, потом принял прежнюю позу и снова закрыл глаза. Вскоре пот струйками стекал у него по груди.

Зато лицо стало проявляться, и не так, как прежде.

Раньше изображение возникало у него в голове, в уме. А в этот раз — иначе. В этот раз лицо бокора плавало над кроватью, в изножье.

— Маргал, ты пришел! — прошептал Люк.

В ответ глаза уставились на него. Люк ни у кого не видел таких пронзительных глаз.

— Я не прошу о помощи на боях, — заговорил Люк. — Сейчас я должен сказать тебе что-то важное.

Голова медленно качнулась вверх-вниз.

— Ты помнишь маленькую девочку — Тину Луизу Англэйд?

Ответ — «Конечно!» — пришел словно из далекого далека.

— Ну вот, она сейчас возвращается в Буа-Саваж. После того как она скрылась из дому в Дижо-Квалоне, она забыла свое имя и где жила, но теперь вспомнила. И сестра из швейцеровского госпиталя везет ее домой!

Глаза ответили на его взгляд с такой яростной силой, что парень едва не задохнулся. Он услышал вопрос и ответил:

— Да, я уверен. — Затем на следующий вопрос он покачал головой.

— Нет, ничего не могу сделать. Слишком поздно. Они выехали вчера утром.

Образ медленно померк и пропал. Немного погодя Люк мешком сполз на постель и лежал, дрожа в собственном поту, покуда не уснул.

2

Одинокий домик на прогалине был выстроен из обмазанной глиной плетенки и покрыт пальмовыми листьями. Всего минуту назад Кэй Гилберт засомневалась, действительно ли их проводник Джозеф знает место для ночлега или просто надеется наткнуться на что-нибудь подходящее. Обрадовавшись, что после многочасовой поездки на муле они хоть куда-то добрались, она свесила ноги с седла и спрыгнула наземь.

И споткнулась. И больно шлепнулась задом. И осталась сидеть, обняв колени руками, смутившись, что выглядит так глупо в глазах вышедших из дому мужчины и женщины.

Джозеф склонился со своего мула, поставил Тину на землю, спрыгнул сам и подбежал помочь Кэй.

Джозеф. Слава богу, у них есть Джозеф. Она достаточно навидалась в больнице молодых гаитян, чтобы распознать хорошего парня. Чистюля, умница, с мягкой речью и повадкой — о таком проводнике можно только мечтать. Его нашел им капрал полиции в Тру.

Кэй надеялась заночевать сегодня уже в Вальери. Там была церковь, и священник приютил бы их. Но они слишком припозднились с выездом из Кэйп-Гаитена. И еще тропа. Не тропа, а «русские горки», каждая миля — настоящая мука.

Ровный подъем — еще не самое плохое: понемногу привыкаешь клониться вперед, почти обнимая мула за шею. И спуск не так уж плох, когда научишься откидываться назад, что есть силы вцепившись в луку седла и молясь Богу, чтобы кожаные стремена не лопнули. А вот постоянная смена подъемов и спусков — просто ад, страшно до беспамятства и пытка для бедного тела. Она не раз позавидовала малышке Тине, надежно устроившейся в крепком кольце рук Джозефа и ни о чем на свете не заботившейся.

Пока она сидела, разглядывая показавшихся из хижины людей, Джозеф подбежал к ней и принялся поднимать на ноги.

— М'зель, это мои знакомые, — сказал он. — Они устроят нас на ночь.

Он представил их как Эдиту и Антуана, не назвав фамилий. Кэй пожала руки хозяевам. Наугад она сказала бы, что обоим далеко за шестьдесят. Босые, почти беззубые, оба с лицами, немного обезображенными давними вспышками фрамбезии.

Слава богу, теперь Гаити очищен от этой заразы.

— Пожалуйста, заходите в дом, — сказал Антуан. — Я займусь мулами.

— Погодите!

Никто не должен был трогать сумку из коричневой кожи. Отцепив ее от седла, Кэй повесила сумку себе на плечо.

И доме были две маленькие комнатушки. В передней стояли четыре самодельных стула и стол, во второй — самодельная кровать. Ни двери в перегородке, ни кухни. Готовили здесь снаружи, под навесом.

— Вы с девочкой ложитесь на кровать, — распорядилась Эдита таким тоном, что о возражениях и думать не приходилось, — мы с мужем ляжем здесь, в зале, и Джозеф тоже. Джозеф — сын моей сестры.

— Спасибо.