Собрание сочинений. Зомби

На сцене разгорелся жаркий спор. Плотник, рабочий по имени Джейк, соорудил две живые изгороди для сада Оливии. Их еще предстояло покрыть листьями, но выглядели они весьма впечатляюще — тянулись вдоль сцены до самого задника, где еще нужно было изобразить остальную часть сада. Никакой символической ерунды. Сад — это сад: зеленая трава, синее небо. В Северном Бирмингеме зрители представляли себе декорации именно так, и Терри разделял их простые вкусы.

— Терри, дорогой.

Эдди Каннингем, подхватив его под локоть, потащил в самую гущу драки.

— В чем проблема?

— Терри, милый мой, ты же не собираешься оставлять здесь эти гребаные (слово легко слетело у него с языка: гребаные) изгороди. Скажи дяде Эдди, что ты это не серьезно, пока у меня не началась истерика. — Эдди указал на злополучное сооружение. — Я хочу сказать, ты только посмотри на них. — При этих словах в воздухе просвистел плевок.

— Так в чем проблема? — повторил Терри.

— Проблема? Они мешают, дорогой, мешают. Подумай об этом. Мы репетировали эту сцену, где я прыгаю вверх-вниз, словно мартовский заяц. Вверх справа, вниз слева, но у меня ничего не получится, если мне не обойти сцену сзади. Эти гре-ба-ны-е штуки стоят вплотную к заднику!

— Иначе нельзя, Эдди, нарушится иллюзия.

— Тем не менее мне там не пройти, Терри. Ты должен меня понять. — Он обратился к остальным людям на сцене: плотникам, двум техникам и трем актерам. — Я хочу сказать — у меня просто времени на это не будет.

— Эдди, мы их отодвинем.

— В самом деле?

Это лишило его главного аргумента.

— Ну ладно. А как насчет крокета?

— Мы это уберем.

— Всю эту сцену с молотками для крокета? Эту вульгарную штуку?

— Да, это все придется убрать. Извини, я об этом сразу не подумал. У меня заскок какой-то случился.

Эдди передернулся:

— Как хорошо, дорогой, что подобные заскоки у тебя бывают редко…

Смешки. Терри позволил им повеселиться. Эдди имел право подколоть его: он плохо продумал вопрос с изгородью.

— Мне жаль насчет сцены, но включать ее никак нельзя.

— У других-то ты ничего не вырежешь, — произнес Эдди, бросил взгляд на Диану, появившуюся за спиной Терри, и направился в гримерку.

Разъяренный актер удаляется, левая кулиса. Кэлловэй не пытался удерживать Эдди. Он лишь едва слышно выдохнул: «О боже!» — и провел ладонью по лицу. Да, у его профессии существует один фатальный недостаток — актеры.

— Кто-нибудь может привести его обратно? — спросил он.

Молчание.

— Где Райан?

Из-за злополучной изгороди возникло лицо помощника режиссера, украшенное очками.

— Простите?

— Райан, дорогой, прошу тебя, не отнесешь ли ты Эдди чашку кофе и не уговоришь ли его вернуться в лоно семьи?

Райан скорчил гримасу, означавшую: сам его обидел, сам и приводи обратно. Но Кэлловэю уже приходилось пресекать подобные попытки неповиновения, и он был упрям. Он просто продолжал смотреть на Райана, не обращая внимания на намек, пока тот не опустил глаза и не кивнул в знак согласия.

— Ладно, — мрачно произнес он.

— Вот и молодец.

Райан бросил на босса обвиняющий взгляд и исчез в поисках Эда Каннингема.

— Без Отрыжки никуда, — сказал Кэлловэй, пытаясь немного разрядить атмосферу. Кто-то хмыкнул, и небольшой полукруг зрителей распался. Шоу окончено. — Ну ладно, ладно, — деловым тоном продолжал Кэлловэй, — вернемся к работе. Повторим сначала. Диана, ты готова?

— Да.

— Отлично. Начнем?

Отвернувшись от сада Оливии и ждущих актеров, он попытался собраться с мыслями. Включено было только рабочее освещение на сцене, зал тонул во тьме. Темнота, в которой ряд за рядом тянулись кресла, смотрела на него нагло, словно не желая, чтобы он развлекал ее. Да, режиссер, работающий в чужом городе, одинок. У Терри бывали дни, когда жизнь бухгалтера казалась ему развязкой, которой единственно стоит жаждать, если перефразировать принца Датского.[2]

Заметив на галерке «Элизиума» какое-то движение, Кэлловэй отвлекся от своих раздумий и пристально уставился в темноту. Неужели Эдди притаился в последнем ряду? Нет, невозможно. Хотя бы потому, что он не успел бы добраться туда за эти несколько минут.

— Эдди, — окликнул Кэлловэй, прикрыв рукой глаза, — это ты?

Он различал лишь очертания какой-то фигуры. Нет, двух фигур. Двое людей пробирались к выходу вдоль последнего ряда. Кто бы это ни был, это определенно не Эдди.

— Это ведь не Эдди там? — спросил Кэлловэй, оборачиваясь к фальшивому саду.

— Нет, — ответил кто-то.

Это говорил сам Эдди. Он снова стоял на сцене, прислонившись к изгороди, с зажатой в зубах сигаретой.

— Эдди…

— Да все в порядке, — добродушно произнес актер, — не пресмыкайся; не могу видеть, как такой симпатичный мужчина пресмыкается.

— Я подумаю, может, удастся куда-нибудь вставить крокетные молотки, — сказал Кэлловэй, стремясь к примирению.

Эдди, покачав головой, стряхнул пепел с сигареты.

— Не надо.

— Нет, в самом деле…

— Все равно сцена была так себе.

Дверь партера, слегка скрипнув, закрылась за посетителями. Кэлловэй не стал оглядываться. Кем бы они ни были, они ушли.

— Сегодня днем в зале кто-то был.

Хаммерсмит, изучавший колонки цифр, поднял голову:

— Вот как?