Собрание стихотворений 1934-1953

Детство - такой волшебный мир, существующий в неприкосновенности - будто бы внутри стеклянного яйца, которое потрясешь, и снег идет. Ретроспективный взгляд, придумывающий, как должно было быть. Рай. И время, уводящее из рая.

Но я просыпался, и ферма - седой бродяга -

Приходила обратно с петухом на плече,

в новорожденном дне,

Это были Адам и Дева - небо опять возникало,

Солнце становилось круглее в тот самый день, и -

Оно обновлялось, обычнейшее явленье

Рассвета, когда волшебные кони,

Сквозь возникающее вращенье,

На полях восторженного и всеобщего пенья

Выходили из ржущих зеленых конюшен ко мне.

И это же, уводящее из рая время, не только враг, оно же и держит в ласковых руках.

Когда я был мал и свободен

у времени в милостивых руках,

Когда оно берегло меня - зеленым и смертным,

И пел я, как море поет, в легчайших его кандалах.

Лохарн. Пейзаж Томаса - холодное море, устье реки. Дом-голубятня, нависающий над приливами и отливами. А сбоку холм сэра Джона.

Так называется одно из самых сильных стихотворений Дилана Томаса. На мой взгляд, именно в нем лучше всего проявлены и томасовские основные мотивы, и его видение.

Жизнь, неотделимая от смерти, пожираемая смертью, смертность, придающая жизни особую остроту. Это стихотворение населяют птицы - томасовские хорошие знакомые, думаю, что они были непременной частью заоконного пейзажа - мудрая цапля, певчие птички, становящиеся добычей ястреба. По сути все стихотворение - осмысление пейзажа, а через него - жестокости и красоты существования. Некоторая перекличка с «Осенним криком ястреба» И. Бродского.

Трещат искры и перья.

Праведный холм Сэра Джона

На голову надел черный клобук из галок. Теперь -

К ястребу, огнем охваченному, одураченные

Птички летят увлеченно,

В шуме ветра над плавниками реки,

Где идиллическая цапля

протыкает клювом плотвичек и судачков,

На галечной отмели, поросшей осокой.

Ястреб с виселицы высокой кричит: «Дили-дили,

Поди-ка сюда, чтоб тебя убили!

Лохарн. Холм сэра Джона.

Мощная сексуальность - еще одна необходимая движущая сила томасовской поэзии. Сильнее всего она проявлена в стихотворении «На белой великанской ляжке», где сексуальность - неотъемлемая часть пейзажа; единственное, что остается от давно умерших - их страсти, их желания, их жизнь.

Давно заледенели тропы,

по которым этим бабам ходилось,

Под солнцем таким палящим, что впору изжарить быка,

Извивались они на телегах,

где сено пахучее громоздилось,

Так что его клочья взлетали в низкие облака...

Два значительных стихотворения связаны у Томаса с его собственным днем рожденья: «Стихи в октябре» и «Стихи на его день рожденья». День ежегодного подведения итогов.

В «Стихах на его день рожденья» основу составляет тот же пейзаж, что и в «Над холмом сэра Джона». Собственно, «Стихи на егодень рожденья» эмоционально тоже сильно перекликаются с «Над холмом сэра Джона». Только в первом поэт, как и звери, и птицы, прежде всего смертен, подвержен безжалостному времени, уязвим, и радуется миру в этом осознании невечности.

Пока мне рот не забили глиной...

А во втором Дилан вместе с цаплей - созерцатель, философ:

Эта цапля и я стоим перед холмом сэра Джона,

ибо он - судия,

И рассказываем о вине погребального

Колокола и о птицах, с пути совращенных...

Соблаговоли, Господь,

в своем водоворотном безмолвии их спасти, Ты,

Благословляющий пение воробьиных душ!

* * *

Что касается формы, то Томас в ней предельно свободен.

Он достаточно часто остается в пределах классической просодии, но, ни секунды не сомневаясь, нарушает ее, если того, по его мнению, требует образность,