Собрание стихотворений

С миром державным я был лишь ребячески связан,

Устриц боялся и на гвардейцев смотрел исподлобья -

И ни крупицей души я ему не обязан,

Как я ни мучил себя по чужому подобью.

С важностью глупой, насупившись, в митре бобровой

Я не стоял под египетским портиком банка,

И над лимонной Невою под хруст сторублевый

Мне никогда, никогда не плясала цыганка.

Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных

Я убежал к нереидам на Черное море,

И от красавиц тогдашних -- от тех европеянок нежных -

Сколько я принял смущенья, надсады и горя!

Так отчего ж до сих пор этот город довлеет

Мыслям и чувствам моим по старинному праву?

Он от пожаров еще и морозов наглее -

Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый!

Не потому ль, что я видел на детской картинке

Лэди Годиву с распущенной рыжею гривой,

Я повторяю еще про себя под сурдинку:

-- Лэди Годива, прощай... Я не помню, Годива...

Январь 1931

x x x

Мы с тобой на кухне посидим,

Сладко пахнет белый керосин;

Острый нож да хлеба каравай...

Хочешь, примус туго накачай,

А не то веревок собери

Завязать корзину до зари,

Чтобы нам уехать на вокзал,

Где бы нас никто не отыскал,

Январь 1931

x x x

Помоги, Господь, эту ночь прожить,

Я за жизнь боюсь, за твою рабу...

В Петербурге жить -- словно спать в гробу.

Январь 1931

x x x

После полуночи сердце ворует

Прямо из рук запрещенную тишь.

Тихо живет -- хорошо озорует,

Любишь -- не любишь: ни с чем не сравнишь...

Любишь -- не любишь, поймешь -- не поймаешь.

Не потому ль, как подкидыш, молчишь,

Что пополуночи сердце пирует,

Взяв на прикус серебристую мышь?

Март 1931

x x x

Ночь на дворе. Барская лжа:

После меня хоть потоп.

Что же потом? Хрип горожан

И толкотня в гардероб.

Бал-маскарад. Век-волкодав.

Так затверди ж назубок:

Шапку в рукав, шапкой в рукав -

И да хранит тебя Бог.

Март 1931

x x x

Ma voix aigre et fausse...

P. Verlaine1

Я скажу тебе с последней

Прямотой:

Все лишь бредни -- шерри-бренди,-

Ангел мой.

Там, где эллину сияла

Красота,

Мне из черных дыр зияла

Срамота.

Греки сбондили Елену

По волнам,

Ну, а мне -- соленой пеной

По губам.

По губам меня помажет

Пустота,

Строгий кукиш мне покажет

Нищета.

Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли -

Все равно;

Ангел Мэри, пей коктейли,

Дуй вино.

Я скажу тебе с последней

Прямотой:

Все лишь бредни -- шерри-бренди,-

Ангел мой.

2 марта 1931

1 Мой голос пронзительный и фальшивый... П. Верлен (фр.).

x x x

Колют ресницы. В груди прикипела слеза.

Чую без страху, что будет и будет гроза.

Кто-то чудной меня что-то торопит забыть.

Душно -- и все-таки до смерти хочется жить.

С нар приподнявшись на первый раздавшийся звук,

Дико и сонно еще озираясь вокруг,

Так вот бушлатник шершавую песню поет

В час, как полоской заря над острогом встает.

2 марта 1931

x x x

За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей,-

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей:

Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей...

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых костей в колесе;

Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

Мне в своей первобытной красе.

Уведи меня в ночь, где течет Енисей

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет.

17 -- 18 марта 1931, конец 1935

x x x

Жил Александр Герцевич,

Еврейский музыкант,-

Он Шуберта наверчивал,

Как чистый бриллиант.

И всласть, с утра до вечера,

Заученную вхруст,

Одну сонату вечную

Играл он наизусть...

Что, Александр Герцевич,

На улице темно?

Брось, Александр Сердцевич,-

Чего там? Все равно!

Пускай там итальяночка,

Покуда снег хрустит,

На узеньких на саночках

За Шубертом летит:

Нам с музыкой-голубою

Не страшно умереть,

Там хоть вороньей шубою

На вешалке висеть...

Все, Александр Герцевич,

Заверчено давно.

Брось, Александр Скерцевич.

Чего там! Все равно!

27 марта 1931

x x x

Нет, не спрятаться мне от великой муры

За извозчичью спину -- Москву,

Я трамвайная вишенка страшной поры

И не знаю, зачем я живу.

Мы с тобою поедем на "А" и на "Б"

Посмотреть, кто скорее умрет,

А она то сжимается, как воробей,

То растет, как воздушный пирог.

И едва успевает грозить из угла -

Ты как хочешь, а я не рискну!

У кого под перчаткой не хватит тепла,

Чтоб объездить всю курву Москву.

Апрель 1931

Неправда

Я с дымящей лучиной вхожу

К шестипалой неправде в избу:

-- Дай-ка я на тебя погляжу,

Ведь лежать мне в сосновом гробу.

А она мне соленых грибков

Вынимает в горшке из-под нар,

А она из ребячьих пупков

Подает мне горячий отвар.

-- Захочу,-- говорит,-- дам еще...-

Ну, а я не дышу, сам не рад.

Шасть к порогу -- куда там -- в плечо

Уцепилась и тащит назад.

Вошь да глушь у нее, тишь да мша,-

Полуспаленка, полутюрьма...

-- Ничего, хороша, хороша...

Я и сам ведь такой же, кума.

4 апреля 1931

x x x

Я пью за военные астры, за все, чем корили меня,

За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.

За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,

За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.

Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,

За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.

Я пью, но еще не придумал -- из двух выбираю одно:

Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.

11 апреля 1931

Рояль

Как парламент, жующий фронду,