Собрание стихотворений

   А. И. СОЛЖЕНИЦЫНУ

^{110}

Изрезан росписью морщин,

со лжою спорит Солженицын.
Идет свистеж по заграницам,
а мы обугленно молчим.

И думаем: «На то и гений,

чтоб быть орудием добра, —
и слава пастырю пера,
не убоявшуся гонений!..»

В ночи слова теряют вес,

но чин писателя в России
за полстолетия впервые
он возвеличил до небес.

Чего еще ему бояться,

чьи книги в сейфах заперты,
кто стал опорой доброты
и ратником яснополянца,

кто, сроки жизни сократив,

раздавши душу без отдарства,

один за всех — на государство,
казенной воле супротив?

Упырствуют? А ты упорствуй

с ошметком вольности в горсти
и дружбой правнуков сласти
свой хлеб пророческий и черствый.

Лишь об одном тебя молю

в пылу, боюсь, что запоздалом:
не поддавайся русохвалам,
на лесть гораздым во хмелю.

Не унимайся, сын землицын,

во лбы волнение вожги!
В Кремле артачатся вожди.
Творит в Рязани Солженицын.

И то беда, а не просчет,

что в скором времени навряд ли
слова, что бременем набрякли,
Иван Денисович прочтет.

<1969>

       СОЖАЛЕНИЕ

^{111}

Я грех свячу тоской.

Мне жалко негодяев —
как Алексей Толстой
и Валентин Катаев.

Мне жаль их пышных дней

и суетной удачи:
их сущность тем бедней,
чем видимость богаче.

Их сок ушел в песок,

чтоб, к веку приспособясь,
за лакомый кусок
отдать талант и совесть.

Их светом стала тьма,

их ладом стала заметь,
но им палач — сама
тревожливая память.

Кто знает, сколько раз,

возвышенность утратив,
в них юность отреклась

от воздуха и братьев.

Как страшно быть шутом

на всенародных сценах —
и вызывать потом
безвинно убиенных.

В них роскошь языка —

натаска водолея —
судила свысока
Платонова Андрея.

(О нем, чей путь тернист,

за чаркою растаяв,
«Какой же он стилист?» —
обмолвился Катаев.)

Мне жаль их все равно.

Вся мера их таланта —
известная давно
словесная баланда.

Им жарко от наград,

но вид у них отечен,
и щеки их горят

от призрачных пощечин.

Безжизненные пни,

разляписто-убоги,
воистину они —
знамение эпохи…

Я слезы лью о двух,

но всем им нет предела,
чей разложился дух
скорей, чем плоть истлела

и умерло Лицо,

себя не узнавая,
под трупною ленцой
льстеца и краснобая.

<1969>

, —всех не помилуешь.
В осыпь всеобщую Вас-то за что,
Осип Эмильевич?..

1969