Через год мне торжественно вручили аттестат об окончании педагогиче-ского училища. Директор Ш. Микаилов долго тряс мою руку и, хитровато улы-баясь, сказал: — Поздравляю, Расул… но мог бы учиться еще лучше… «Уважаемый мой учитель, — думал я, с гордостью и грустью принимая аттестат, — разве до учебы мне было?»… Вместо того, чтобы внимательно слушать уроки, я самозабвенно строчил стихи о Шахри, взрослея с каждым новым четверостишием. И прежде чем получить аттестат зрелости, я получил аттестат Любви, первой и незабываемой. С этим аттестатом, ставшим для меня самым заветным документом, я прошагал через годы, границы и страны. О нем спеты мои лучшие песни. Не знаю, вручат ли мне когда-нибудь диплом Поэзии, но думаю, что это не так уж и важно… Мне достаточно аттестата Любви — главного документа жизни моей и судьбы. И хотя я получил его много лет назад, мне порою кажется, что я до сих пор сту-дент училища Любви, которое так и не окончил… Батырай
Я памятник себе воздвиг нерукотворный… А. Пушкин
I
Слово страстью наделить По велению небес Смог Омарла Батырай – Муж даргинцев удалой. На чонгуре четырех Струн касался он когда – Отзывалися ему Все четыре стороны. Шла стоустая молва, Будто раны Батырай Может песней исцелять, Почитая храбрецов. И однажды, говорят, Песнь победную пропев, Он погибшего в бою Смог наиба воскресить. К офицерам царских войск От лазутчиков дошел Из аула Урахи Слух, что песней Батырай Может женские сердца Покорять вернее, чем Стены горских крепостей Именитые полки. И когда у родника Он к груди прижмет чонгур, Из кувшинов воду прочь Вылить девушки спешат. Разом по воду они Отправляются опять И подольше норовят Постоять у родника. А как станет Батырай Под луной в ауле петь, Все красотки до одной Затаят дыханье вдруг. На балконах сладко им От блаженства замирать, Отражая лунный свет И огонь земной любви. Пел Омарла Батырай, И казалось – тает снег На вершинах от его Слов, что были горячи: «Наша страсть – цены ей нет – Так развеяна тобой, Как имущество, когда Нет наследников ему. Но свою сберег я страсть, В тело крепкое вогнав, Как вгоняют гвозди в сталь Амузгинцы-мастера». До сих пор живет молва, Как однажды Батырай В окружении мужей О герое песнь сложил. И рассказывалось в ней Про кавказца одного, Что в ущелии принять Бой решился против ста. Эту песню услыхав, Битвы помнивший старик Крикнул, посох отшвырнув: «Где ты, молодость моя?» А усатый молодец Перед собственным конем Амузгинского клинка Лезвие поцеловал. И когда воспел в горах Лань Омарла Батырай, Все охотники окрест Поклоняться стали ей. И она во всей красе, Меткой пули не боясь, Красоваться на скале, Словно гурия, могла… Не держал в руке своей Ты, Омарла Батырай, Ни гусиного вовек, Ни железного пера, Но сберег твои стихи Благодарный Дагестан В книге памяти своей, Словно в Книге бытия. Он про то не позабыл, Что безбожными считал, Вольнодумство углядев, В твоих песнях старшина. Властью, данною ему, Повелел всегласно он: «Запрещаю песни петь Батыраю пред людьми. А как станет Батырай, Мне переча, песни петь, То взыскать велю с него Штраф в обличии быка». Строг приказ, но оценен По достоинству поэт. И решили земляки: Купим в складчину быка. Купим в складчину быка, Старшине заплатим штраф. И споет нам Батырай Песню новую свою. Аульчане с той поры К старшине во двор не раз Круторогого быка Отводили на зарез. Но за это им дарил Песню новую свою Златоустый Батырай, Что никем не превзойден. Но всему приходит срок, И состарился поэт. Славу собственную сам Он на волю отпустил. Гаснет пламень очага, Старика забыли все, Лишь чонгур не изменил В одиночестве ему. Не заржет в конюшне конь, Бык в хлеву не замычит. Струн коснулся Батырай, И слова слетели с губ: «Как же я спою теперь, Если тягостный недуг, Если смертная печаль В угол бросили меня, Словно шубу сироты? Ой, Омарла Батырай!» Пред потухшим очагом В сакле нищенской угас Знаменитый Батырай, И не пел над ним мулла. Два аульских бедняка, Тело в саван завернув, На кладбищенском холме Наспех погребли его. Муж даргинцев удалой, Очевидцем не простым Бурных дней Кавказа ты Был, Омарла Батырай. В год, когда родился ты, Пушкин молод был еще И Раевским привезен Из Одессы на Кавказ. Где начало, где конец Повести твоей судьбы? А быть может, нету в ней Ни начала, ни конца?
II