Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Поезд
        по мостам пылил,
резал ночь с разгона…
Парень ехал в тамбуре
жесткого вагона.
На окно высокое
опершись затылком,
парень пил
               «Особую»
прямо из бутылки.
Он не брал закуски,
выл с тоскою пьяной:

– Еду я к Маруське,

девке
       окаянной!
Путь-дорога длинная,
двадцать два
                 дня…
Улица
        Неглинная,
примешь ли
                меня?
Улица хорошая, —
больше ничего, —
громким было прошлое
сына
      твоего.
Повернула зимушка
все
    наоборот…
Колыма-Колымушка —
северный курорт!
Так что
          не утешит
глупый разговор.
Я ведь —
             отсидевший!
Я ведь —
             во-о-р!
Похрустят сотенки
с месяц
          или два…
Только…
может, все-таки…
нужен я?
А?
Или…
как ни трогай…
как ни гляди…
мне опять дорога?..

Парень!

          Погоди!
Раз уж крыть нечем,
может, помогу, —
я тебе отвечу,
парень,
         как смогу.
У тебя из многих,
как ты ни крути,
будут две дороги,
будут два пути.
Первый:
          братцы-урки,
была не была! —
В темных переулках
темные
          дела.
Может, он и легче…
Только, все сгубя,
этот путь
             далече
заведет тебя.
Этот путь протянется
долгие
         года.
Насовсем ты,
                 парень,
пропадешь тогда.
Слышишь? —
                   будет хуже,
сгинешь ни за грош!..

А насчет

            «Не нужен» —
это
    ты
       врешь!
Ноешь про такое,
душу теребя.
Врешь,
         чтоб успокоить
самого себя.
…Говоря по совести,
все вокруг
ждет твоих мозолистых,
сильных
            рук.

Грубо,

        не жалеючи,
кончу разговор:
будет потруднее,
                      чем
было до сих пор!

Голову ломаешь,

о судьбе скорбя?
Люди, —
понимаешь? —
Люди
        ждут
              тебя!

А в конце у повести

тихие слова.
Дело было в поезде
Ленинград – Москва.
Было тихо,
только
слышалось одно:
дребезжало тонко
в тамбуре
             окно.
Торопливо по лесу
грохотал состав…
Парень спал,
мозолистые
руки
разметав.

Речка Иня

Над ущельями,
                    над сутолокой круч,
над дорогой,
                 убегающей вниз,
уцепившийся за солнечный луч,
жаворонок легкий повис.
Я его не слышу.
Для меня
жаворонок этот —
                         не в счет.
Я пришел туда,
                    где течет
маленькая речка Иня.
Что, казалось бы, такого
                                в ней?
Ручеек течет меж камней.

Переплюнуть можно,

вброд перейти,
перепрыгнуть без усилий почти.
Речка, речка!
                 Понимаешь ли ты,
почему
         по перекрученной тропе
я пришел твоей напиться воды,
я пришел за песней к тебе?

…В белой пене,

                    в тучах брызг
                                      сгоряча
вниз,
      в долину,
                  ты летишь с вышины,
вдохновенно и сердито урча
и локтями раздвигая валуны.
Холод тонких
                   мартовских льдин
ты несешь в темно-зеленом нутре…
У меня приятель есть один, —
он скривился б,
                     на тебя посмотрев.
Он сказал бы,
                  брови выгнув в дугу,
оглядев твой бешеный бег:
– Этих глупых
                     маленьких рек
я никак понять не могу.
Для чего они?
                  Кому нужны?
И вообще зачем в них
                              вода?
Если в речке
                 нет глубины,
разве ж это речка тогда?
Разве ж она сможет,
                          звеня,
славу о себе
                пронести?..

Ты прости его,

                    речушка Иня!
Несмышленый он еще.
Ты прости.

Ожидание