На европейском Западе христианство постепенно превращалось в гуманизм. Долго и упорно Богочеловек сужался, ущемлялся и, наконец, был сведен к человеку: к «непогрешимому» человеку в Риме и к не менее «непогрешимому» в Берлине. Так выступил на арену западный христианско-гуманистический максимализм, забирающий у Христа всё, и западный христианско-гуманистический минимализм, требующий от Христа лишь самого малого, а подчас — и вообще ничего [не требующий]. Впрочем, как в христианско-гуманистическом максимализме, так и в христианско-гуманистическом минимализме на место Богочеловека поставлен человек и как высшая ценность, и как верховный критерий. Произведена болезненная и печальная «корректировка» Богочеловека, Его дела и Его учения. Неустанно и с изрядным упорством трудился христианско-гуманистический максимализм, чтобы заменить Богочеловека человеком, пока в «догмате о непогрешимости» человека Богочеловек не был навсегда замещен «непогрешимым» человеком. Ведь этим «догматом» человек ясно и решительно провозглашен чем-то высшим не только человека, но и святых Апостолов, и святых Отцов, и святых Вселенских Соборов. В подобном отступлении от Богочеловека, от Вселенской Церкви данный максимализм превзошел Лютера, творца христианско-гуманистического минимализма. И действительно, первый радикальный протест против Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви нужно искать в западном христианско-гуманистическом максимализме, а не в лютеранстве. В этом первом протесте — и первый протестантизм.
Не следует заблуждаться: западный христианско-гуманистический максимализм, то есть папизм, — это и есть самый радикальный протестантизм, ведь основу христианства он перенес с вечного Богочеловека на тленного человека. И провозгласил это самым главным «догматом», а это значит — самой главной «истиной», самой главной ценностью, самым главным мерилом. Протестанты же лишь подхватили этот догмат в сущности и разработали его до ужасных масштабов и деталей. В самом деле, протестантизм есть не что иное, как интегрально примененный папизм, основной принцип которого претворен в жизнь каждым человеком по-своему. По образцу «непогрешимого» человека в Риме каждый протестант — это новый (букв. «повторенный». —
После того как христианство со всеми его бесконечными Богочеловеческими истинами было сведено к человеку, свершилось то, что западное христианство было превращено в гуманизм. Это парадоксально и, тем не менее, это — истина, зиждущаяся на ясных и неустранимых исторических фактах. Ведь западное христианство в своей сущности — это самый решительный гуманизм, ибо и человека провозгласило оно непогрешимым, и Богочеловеческую религию претворило в гуманистическую. А то, что это так, видно из того, что Богочеловек оттеснен на небо, а на Его освободившееся на земле место поставлен Его заместитель, наместник, Vicarius Christi25
— папа. Вездесущему Богу и Господу ставить заместителя — это противно любой логике и в то же время трагично! Но именно этот контраст со всякой логикой и воплотился в западном христианстве.Все эти факты приводят к выводу о том, что гуманистическое христианство есть, на самом деле, самый решительный протест и мятеж против Богочеловека Христа и всех евангельских, Богочеловеческих ценностей и мерил. Правда, и в этом обнаруживается страстное желание европейского человека всё свести к человеку как к основной ценности и главному критерию. Впрочем, за всем этим стоит один идол: Menschliches, Allzumenschliches. В силу своего сведения к гуманизму христианство, без сомнения, упрощено, выхолощено и в то же время — погублено, сведено на нет. После того как осуществлен «гляйхшалтунг» (уравнивание, «параллельное включение») христианства с гуманизмом26
, сейчас кое-где в Европе думают о возвращении к Богочеловеку Христу. Призывы одиночек в протестантском мире: «Zur"uck zum Jesus!» «Back to Jesus!» — всего лишь немощные крики в мрачной ночи гуманистического «христианства», покинувшего Богочеловеческие ценности и мерила и ныне задыхающегося в отчаянии и немощи. А из глубины веков громогласно доносятся горькие слова печального Божиего пророка Иеремии: