Собственная смерть

Чем больше требовалось усилий, тем больше сгущался мрак, и только когда я останавливался передохнуть, он мало- помалу рассеивался. Я видел, как догорает над родным городом теплый красный пыльный закат. Обладая системой самозащиты, сознание бережливо распоряжается остатками сил. В экстремальных ситуациях тело не может обременять сознание паникой, и страх смерти, который еще недавно предупреждал меня об угрозе физическому существованию, рассудительно отступил.

Передвигаться, держась за стены, было не так уж и глупо. Иначе я заблудился бы в густом, массивно сопротивлявшемся мраке. Дойти до конца пути было, конечно же, нелегко. Тащился я медленно, не проявляя особой нетерпеливости и не очень-то даже помня, откуда, куда, за какой такой надобностью я иду. При этом я еще ничего не сказал о боли, но что о ней можно сказать? Все зависит от степени сужения сосудов, от их пропускной способности.

Расширить их можно разными способами, с помощью разных лекарств. Одно из них — стрептокиназа, которая вводится через капельницу. Причем врачи, эти славные люди, хорошо знают, что в определенных случаях организм реагирует на попытку его спасения аллергическим шоком. Именно это и происходит со мной. Кровяное давление стремительно падает.

В результате в коронарных артериях останавливается кровообращение.

Лишенная кислорода сердечная мышца переходит в тремор, не сокращается и, следовательно, не подает кровь. Наступает фибрилляция предсердий — так называемая мерцательная аритмия. Синусовый узел, до этого диктовавший сердечный ритм, у каждого строго индивидуальный, в растерянности замирает, и сердце, в лучшем случае временно, перестает работать. Человек утрачивает обыденное восприятие, хотя, в отличие от врачей, я не сказал бы, что он теряет сознание. Я был в сознании, как еще никогда.

И тут начинается нечто весьма интересное, нечто фантастическое, о чем, собственно, мне и следует рассказать.

Начинается нечто, что словами описать затруднительно, поскольку условное времяисчисление перед смертью, по сути, теряет силу. Невидимая рука выключает большой рубильник. Но зрение, восприятие и мышление после этого отнюдь не утрачиваются. Однако, действуя параллельно, они теперь уже не нанизывают свежеприобретенные впечатления на привычную для сознания нить условного времени.

Во вселенной царит безвременность. Впечатление это я бы назвал космическим.

Сознание принимает его с такой готовностью, словно не только предузнавало, но однажды уже пережило его. В силу этого нового знания становятся различимыми небольшие, упорядоченные отрезки времени, некие хроноструктуры, когда-то оставившие следы в сознании. Отделившись, они повисают в не имеющей временной протяженности пустоте. Словно тени планет, давние впечатления витают рядом с тобою.

Окружающий тебя мрак не кажется беспросветным. Ровная темнота просвечена странным, абстрактным, можно сказать, мерцанием. Предметов и силуэтов больше не существует, единственным воспринимаемым объектом остается собственное мышление.

Отсутствие света — ощущение скорее домашнее, человек свободно витает в нем, предоставленный своим осязаемым мыслям. Во всяком случае, для меня оно не было неожиданным.

Назвать это пространством я бы не решился. Я видел оставленную мною жизнь с ее временной упорядоченностью в некоей необъятной, не знающей времени пустоте. Куда я. гляди-ка, вернулся, словно домой. Все испытанные в жизни ощущения и чувства, со всеми их вкусами, запахами, никуда не девались, хотя я уже ничего не чувствовал. Осязание, обоняние, вкус исчезли, великая ярмарка сенсуальности кончилась. Что не значит, будто мое восприятие стало беднее. Я видел. Я помнил.

Лишенное физических ощущений сознание воспринимает в качестве последнего своего объекта механизм мышления.

Казалось, будто на протяжении всей жизни мой мыслительный аппарат был устремлен в пустоту, но всерьез это космическое впечатление я не осознавал.

Зрение мое больше не знало каких-либо временных и пространственных преград. Подробности моей жизни никак не корреспондировали с историей моей жизни. Поскольку такой истории нет и никогда не было. Что крайне меня озадачило.