Собственность и государство

Еще далее шел Рейналь. "Человек, кончивший свое поприще, - говорит он, - может ли еще иметь какое-нибудь право? Переставая существовать, не потерял ли он все свои способности? Великое Существо, лишая его света, не отняло ли у него все то, что состояло от него в зависимости, когда он выражал свою последнюю волю? Может ли эта воля иметь влияние на следующие поколения? Нет; пока он жил, он мог пользоваться землями, которые он обрабатывал. После его смерти они принадлежат первому, кто ими овладеет и кто захочет их обсеменять. Такова природа"[95].

На этом основании Бриссо признавал право завещания чисто условным установлением: "Первое положение, - говорит он, - состоит в том, что право завещания есть одно из тех общественных условий, которые получают свое бытие только от закона; второе - то, что закон может не исполнять воли лица, уже не существующего. Закон может уничтожить охраняемое им условие; следовательно, право завещания может быть отменено"[96]. Казалось бы, что далее этого трудно довести индивидуализм; но мы увидим, что новейшие социалисты развили это начало до еще большей крайности.

Утилитарная школа, которая совершенно отвергает естественный закон и во всяком праве видит только произвольное человеческое установление, разумеется, подводит под эту категорию и наследственное право. Поэтому Бентам смотрит на него единственно с точки зрения практической пользы. Законодатель, по его мнению, должен в законах о наследстве иметь в виду три цели: 1) обеспечить пропитание нарождающегося поколения; 2) предупредить страдание, проистекающее от обманутого ожидания; 3) стремиться к уравнению состояний. На этих основаниях Бентам предлагал установить равный раздел между наследниками и ограничить наследование боковых родственников братьями и сестрами, после чего имущество должно обращаться в казну. Тут, однако, возникал вопрос о завещаниях. Бентам видел, что если отнять у человека право, за отсутствием законных наследников, делать завещание в пользу посторонних, то он все свое имение истратит на себя. Поэтому он предлагал оставить собственнику, не имеющему близких родственников, право располагать после смерти половиною своего имущества. "Но еще лучше, - прибавляет он, - не нарушать начала, которое дозволяет всякому располагать своим имуществом после смерти"[97]. Ясно, что после этого все предыдущие соображения падают сами собою. Оказывается, что и практическая польза, так же как в умозрительная теория, говорит за наследство.

В самой Франции, несмотря на господство индивидуализма, раздавались голоса, которые утверждали происхождение завещания из естественного закона. При обсуждении Гражданского Кодекса высказалось это различие взглядов. Симеон в своей речи перед Законодательным Сословием становился на чисто индивидуалистическую точку зрения. "Как только мы умираем, - говорил он, - все связи, которые держали ваши имущества в зависимости от нас, разрываются; закон один может их восстановить. Без него имущества, лишенные хозяев, принадлежали бы первому овладевшему. Каждая смерть возбуждала бы снова колебания и беспорядки, устраненные общественным бытом. Наследство есть, следовательно, гражданское учреждение, посредством которого закон передает новому, наперед назначенному собственнику вещь, которая потеряла своего прежнего хозяина". Треляр, напротив, в своем докладе держался точки зрения естественного закона. Порядок наследования, по его мнению, представляет собою предполагаемое завещание лица, умершего без выражения своей воли; предположение должно следовать голосу природы. Благодеяние жизни, которое дети получают от родителей, дает им священное право на приобретение достояния остающегося после смерти последних. Природа устанавливает между ними как бы общение имуществ, и наследование, можно сказать, есть только продолженное пользование. Относительно боковых родственников нет такой близости, но и тут природа установила известный порядок, которому закон должен следовать за недостатком выражения воли умершего.