«Учитывая начало открытых военных действий против Российской Федерации, я объявляю о следующем. Первое. В связи с военной опасностью в стране объявляется режим военного времени. Второе. Глава правительства Российской Федерации, по запросу которого был произведен ракетный удар, обвиняется в государственной измене и лишается полномочий. Третье. Вся полнота власти передается Национальному комитету обороны, сформированному из членов Совета Безопасности. Четвертое. Украина, Польша, Румыния признаются странами, находящимися с Российской Федерацией в состоянии войны. Пятое. Министерство обороны Российской Федерации объявляет в Восточной и Северной Европе зону исключительной безопасности на глубину в 500 километров от своих границ со странами НАТО. Эта зона включает Болгарию, Румынию, Польшу, Прибалтику, Скандинавию. Все воинские части в зоне исключительной безопасности должны оставаться в местах расположения. Любое перемещение личного состава или техники по суше, воде или воздуху будет рассматриваться как акт агрессии, и они будут считаться легитимной целью. Шестое. Несколько минут назад мной отдан приказ о нанесении ответных ударов по военной, политической и экономической инфраструктуре Украины, Польши и Румынии, с территорий которых была произведена ракетная атака. Предупреждаю! В случае противодействия со стороны других стран-членов НАТО удары будут нанесены и по ним».
– Это катастрофа, – закрыв лицо руками, простонал куратор. – Они начали войну.
– Вы правы. Это катастрофа, – согласился Хобс. – Но войну начали не они. И смотрите, как умно министр все повернул. Он не объявил войну сам, а сообщил, что три страны находятся с Россией в состоянии войны.
– Да бросьте! Мы, не мы… Нам надо думать, как сейчас из всего этого выпутаться.
«Граждане России! Сегодня по нашей стране с территорий Украины, Польши и Румынии без предупреждения, без объявления войны нанесен ракетный удар…», – донеслось снаружи.
Не дослушав министра, куратор поднялся с кресла и бросился к окну. На Большом Москворецком мосту прямо за «Барьером» стояла мощная акустическая установка. Ее динамики были направлены в сторону Васильевского Спуска на как-то сразу притихшую толпу революционеров, еще минуту назад протестовавших против войны и насилия и чувствовавших себя победителями. Даже через Москву-реку можно было видеть, что на смену воодушевлению и пусть немного поутихшей после действий ОМОНа, но все еще витавшей над площадью стадной эйфории пришло совершенно другое чувство. Страх.
* * *
* * *
После телеобращения министра обороны толпа сторонников демократии у Дома правительства резко погрустнела. Основная масса протестующих собралась у Кремля, поэтому на Краснопресненскую набережную организаторы направили всего тысяч пять. Такого количества, по их мнению, было достаточно, чтобы обозначить поддержку и. о. в его борьбе за свободу и демократию в России.
Как и на Васильевском Спуске, здесь тоже поначалу было весело. Модную креативную молодежь, прятавшую от февральского ветра свои красивые светлые лица в шарфы и воротники, на короткое время объединило предчувствие близкой победы и предвкушение долгожданных перемен. Так же, как и на Васильевском Спуске, оптимизма здесь поубавилось, когда прибыли подкрепления ОМОНа. Манифестантов, не церемонясь, но и без излишнего насилия, отжали на пятачок на набережной, как раз туда, где вчера была жестко разогнана протестная акция, и блокировали со всех сторон высокими металлическими щитами «Барьеров». Некоторое время силовики ничего не предпринимали, оставив людей мерзнуть на гулявшем по Москве-реке холодном ветру под пристальными взглядами бойцов и готовыми к действию стволами водометов.