Сочинение на вольную тему

Он ждал, что оно придет. Ждал много лет, каждый день… Вначале это было просто ожидание, подсознательное ожидание чего-то хорошего. Так, видимо, птица ожидает прихода весны. После двадцати это уже была тоска… Он с тоскливой болью провожал каждую пару влюбленных, счастливых людей, которых встречал на улице, в кино, в ресторанах… Он не хотел верить, что судьба обошла его, что счастье его прошло где-то рядом. Он уже утратил надежду, он начал приучать себя к мысли, что  э т о  не каждому дается. Как талант, как красота, как сила… И приучил, но тоску из сердца не выгнал. Он уже ничего не ждал… И тогда оно пришло… Но вместе с радостью и успокоенностью, пришедшими к Ивану теперь, было и острое сожаление. Это было сожаление о том, что было и чего уже никогда не будет, — о той далекой Вере и о нем самом — том, давнем. Теперь они были совсем другие люди.

Вера говорила тихо, чуть глуховатым голосом. Иван слушал не все, о чем она говорила, но знал, о чем она говорила. Она говорила о себе, а ему казалось, что это о нем…

— Ты не знаешь, не представляешь, что было со мной, когда ты ушел в армию. Иногда мне казалось, что я не выдержу больше, нет, что я умру, так болело мое сердце. Выбежав из нашей хаты, ты пошел на улицу не через калитку, а напрямик, через гряды. Не знаю, почему ты так сделал, но мне казалось, что ты специально пошел через гряды, чтобы я тебя дольше видела. Выйду во двор, увижу твои следы — и в слезы. Кажется, сердце вот-вот разорвется. Прошу Клавдию: «Закопай ты эти следы, или запаши, или засыпь, а то я не выдержу, помру…» А она смеется: «Дуреха, говорит, вот снег пойдет и сам засыплет все, заровняет, и не узнаешь, было ли что где. Он в армии, у него есть о чем думать. Он даже не знает, что ты так надрываешься по нем, так сохнешь…» Смеялась, смеялась, потом сердиться начала, ругать меня: это же надо, школьница, восьмиклассница, вместо того чтоб про учебу думать, места не находит из-за хлопца. А я ничего не могу с собой поделать.

Но вот пришла зима, повалил снег, засыпал все-все и следы твои. И у меня как-то спокойнее стало на сердце. Вначале ждала, думала, что хоть слово напишешь, ну, просто так, как знакомый, разве ж так нельзя… Не-а… Бывало, иду из школы — все девчата и парни впереди побегут, а я плетусь нога за ногу… И думаю, думаю… «Ну, не может быть, чтоб он ничего не знал, ничего не чувствовал. Я столько о нем думаю, так мое сердце мучается. Даже дерево почувствовало б это, а он ведь человек, живой человек». Тебе смешно, правда? Скажи, смешно?

— Нет, не смешно, — ответил Иван. — Говори, я слушаю.

— Стану у березки, обниму ее… А то представляю, как мы встретимся с тобой, как ты поцелуешь меня. И переживаю, аж ноги дрожат. Никакие уроки в голову не лезут. А увижу твою мать — сердце в пятки уходит. Хочу спросить, присылал ли ты письма, и боюсь: еще подумает что. Хотела спросить Адама, он тогда почту носил, чтоб хоть глянуть дал на твое письмо, чтоб хоть почерк твой увидеть. Встречу его и спрашиваю, нет ли нам писем. «Нет, нету». — «А кому есть?» — «Кому есть, тому есть…» Набралась смелости, забежала к вам. Два раза… Зимой выдумала погреться, летом — воды попить. Тогда, кажется, впервые и увидела тебя в военной форме. Ты с каким-то своим товарищем, носатым таким… Веселые, здоровые. И какой-то незнакомый ты был на той фотокарточке, далекий. Потом пришла весна, согнала снег — и снова все началось сначала… Закрою глаза и вижу, как ты перебегаешь двор, берешься одной рукой за плетень, прыгаешь. Хлопаешь рукой по штанине — то ли пыль отряхиваешь, то ли колючки… На дворе стало тепло, трава пошла… И с сердцем снова что-то начало твориться, что-то бушует там, чего-то хочется, а чего — и сама не знаю. Просто места себе не находила. Особенно под вечер. Кажется, шла б и шла неизвестно куда. Кажется, только б увидеть тебя, один только разочек увидеть…

С горем пополам окончила восемь классов, а что дальше? Ходить в девятый? А тут и Митя перешел к нам. Они с Клавдией давно были как муж и жена. Сидит, сидит поздно, да и останется ночевать. Клавдия и тогда уже стелила для двоих. Ночь пробудет, а на рассвете бежит домой… А теперь совсем перебрался к нам. Ты же знаешь, как он водку любил. Каждый вечер под градусом. А под градусом-то или драться, или ссориться. Клавдия тоже цаца добрая. Терпела все, пока неженатые были, пока к нам не перешел. А как перешел — она ни на какую уступку. Он слово — она два. Прошу: «Замолчи. Уступи ему». Где там! Как схватятся драться — насмерть… Раза два полуживую вырывала у него из рук. Два дня поохает, постонет, а там все заново… А тут как раз подвернулись курсы бухгалтерские. Я и поехала… Клавдия родила первого сына, и Четыресорок остепенился: пить стал меньше, драться перестал.