Сочинение на вольную тему

Петрок присел возле пса, поднял его голову и сунул мордой в миску. Жулик дернул головой, облизал морду, хлебнул из миски раза два. На большее силы не хватило. Петрок снова взял его голову, задрал вверх, разжал челюсти и стал из миски лить жижицу в рот. Она стекала на шею, а оттуда на землю, но кое-что попадало в рот, и пес судорожно глотал, поглядывая мутными виноватыми глазами на Петрока. Когда на дне миски осталась одна гуща, Петрок отшвырнул миску в сторону. На нее сразу же налетели куры.

Петрок поднял Жулика на ноги:

— А ну, пошли!

Ноги не держали пса. Он висел на руках, как на веревках, Петрок разжал руки — пес осел на землю.

— Нет, брат, так у нас дело не пойдет.

Петрок сгреб пса за передние лапы и поволок во двор. Жулик и теперь был как неживой, худой зад его волочился по земле, загребая соломинки, щепки.

— Ага, давай неси, может, в постель к себе положишь, — беззлобно сказала мать Петроку. Она стояла за изгородью возле хлева, вытирала мокрые руки о спину кабана, жадно хватавшего еду из корыта.

Петрок подтащил Жулика к забору и опустил на землю.

— Пусть полежит на солнце, согреется немного.

Пес лежал, закрыв глаза. Его сразу же окружили цыплята, облепили спину, голову; один смелый упрямо пытался склевать с морды картофельные крошки. Хотя пес и был чуть живой, но ему надоело это клевание в морду, и он оскалился, клацнул зубами. Цыплята рассыпались в разные стороны. Здесь, в углу между забором и стеной хаты, в затишье, было тепло, и пес спокойно уснул.

Вышла на крыльцо Лиля — босая четырехлетняя девчушка в красных трусиках и голубой майке, незагоревшее, белее бумаги тельце, — зажмурилась, подняв вверх личико:

— Ой, сколько солнца!

Протерла глаза, огляделась вокруг, увидела Жулика, закричала радостно:

— Папа! Смотри, собака! У нас во дворе собака! Я возьму у бабушки хлеба и принесу ей.

— Ты сначала сама поешь, а собаку потом будешь кормить, — высунула из раскрытой двери голову бабка. — Иди, внученька, позавтракай!

Но малышка была уже возле пса. Желтые подушечки его бровей тяжело поползли вверх — он взглянул на девочку — и снова вниз: глаза закрылись. Из глаза выкатилась и поползла вниз мутная капля.

— Папа, он плачет! Ты видел, он плачет! — Лиля присела возле пса, стала гладить его по голове, по спине.

— Идем, дочка, позавтракаем, а потом и ему принесешь что-нибудь: хлеба или кусочек рыбы. Он больной, ему холодно. Ты же видишь, он весь дрожит. Пусть немного отогреется. — Петрок взял дочку за руку, и они пошли в хату, оставив Жулика во дворе одного. Его снова окружили цыплята.

Лиля мигом управилась с завтраком, выскочила во двор с ломтем хлеба и рыбьей головой в руках, положила Жулику под нос. Он понюхал и хлеб, и рыбу, но есть не стал ни то, ни другое — снова уткнулся мордой в лапы. Несколько раз он с трудом раскрывал глаза, наверно, для того, чтобы взглянуть на Лилю и хоть этим отблагодарить ее за заботу о нем. А она словно приросла к нему: гладила, что-то ласково шептала ему, отгоняла цыплят.

— Брось ты, внученька, эту дохлятину, пускай его волки задушат. Глянь, какой он шелудивый.

— Нет, бабушка, он хороший. Я буду с ним играть.

— Что за игра с собакой, — уже всерьез рассердилась бабушка. — Может, еще хворь какую приволок на себе. Беги лучше на луг, поймай бабочку — их там тьма-тьмущая летает…

Но Лиля ничего не хотела слышать. Подошел Петрок:

— Мама, а детей здесь ничьих нет? Чтоб она могла поиграть?

Он с дочерью приехал к матери вчера вечером и не успел еще оглядеться.

— В том поселке есть. У Жени, у Нины, у Аркадия. Там есть. А здесь… Откуда они будут. Сидят одни старые пни, доживают век. Раньше Зина Ольгина приезжала, привозила своих детей. С месяц по улице бегали. Такие ладные ребята, загорели, как смоль, но в это воскресенье приехала за ними машина, забрала. Что уж слез было — рассказать трудно: «Бабуся, миленькая, мы с тобой будем, и коров будем пасти, и кур гонять, все-все будем делать, что скажешь…» Очень не хотелось им уезжать… Дети, а здесь им воля вольная — лес их, и луг, и поле, и канава. Какая ни есть, а все же вода, разденутся догола, перегородят дерном и плещутся целый день, не вылазят из воды. И ты взял бы ее, да прошли бы к канаве или в лес…

— Бабушка, не говори так громко, а то Жулика пугаешь. Он боится твоего голоса, видишь, как вздрагивает, — перебила бабку Лиля.

— Цел будет твой Жулик, — как взрослой, серьезно ответила баба Маня. — Он глухой, ничего не слышит, а что вздрагивает, так, может, уже доходит. — Она взглянула на собаку, затем на Петрока, улыбнулась: — Достается ему везде, бедному. В прошлом году приволокся со свадьбы, так думала, уже все, конец. Кто-то бок пропорол и голову разбил. Да живуч, холера. Полежал на сене, поскулил немного, зализал раны и опять пошел. Не зря ведь говорят: заживает, как на собаке. Отойди ты, внученька, от него, глядеть не могу, как ты его гладишь. Вишь, шерсть лезет из него, клочьями висит. Отойди… И ты молчишь, не можешь отогнать ее, — рассердилась на сына. — Нашли потеху возле дохлой собаки.